Глаза невольно следят за углом, где неподвижно застыла фигура. В какой-то момент это должно было случиться. Их взгляды пересеклись. Горькая складка коснулась нежных уст, а глаза заволокла печаль. Некто в углу молчал, и Кудряне было очень тягостно от недосказанности.
Она сделала шаг. Подошла, чтобы разглядеть, поближе. В бездонных впадинах плескалась влага, не выдерживала и висла на ресницах слезинками, что катились молчаливыми дорожками по гладким щекам. Девушка. Всё-таки девушка.
– Ты не можешь быть моей дочерью, – растерянно и тихо плавал её голос в тишине. – Ты взрослая. А моей… как Миле – одиннадцать лет.
Девушка качает головой. Снова эта печальная улыбка на горьких от тоски губах.
– Мне двадцать четыре, мама.
– Как тебя зовут? – спросила, уже зная ответ.
– Рина. И сыну твоему тоже двадцать четыре. Но, думаю, ты не помнишь.
Кудряна растерялась ещё больше. Хлопала ресницами, сжимала и разжимала кулаки, чтобы чувствовать тело, чтобы не ускользнуть назад, где страшно, но привычно. Слишком уж чужим казался ей этот новый мир, в котором она не всё помнила.
– Ты могла знать. Выпытать у кого-то, – не хотела она сдаваться в своём упрямстве.
Девушка шмыгнула носом и вытерла слёзы, отчего ещё больше напомнила ту Рину, которую Кудряна когда-то знала.
– Зачем мне это нужно? Мы встретились случайно на дорогах Зеосса. Спроси у Айбина, – кивнула дева в сторону кровочмака, что сидел неподалёку, – ради меня он лгать не станет. Ты забыла прошлое не по своей воле. И почему-то, мне кажется, помнишь только то, что случилось много лет назад. В одиннадцать я сбежала из дома, чтобы научиться магии. А когда вернулась, тебя и след простыл. Растворилась, словно никогда и не было. Я искала тебя всюду. Я даже пыталась выкрасть реликвию Розового поселения – творение, названное твоим именем.
Лицо Кудряны осветила радость.
– До сих пор?.. Ничего не изменилось?
– Нет, там ничего не изменилось. Они всё так же принимают всех убогих и сирых, добывают розовый карк и точат священные стило цветком по имени Кудряна. Я думала, так найду тебя быстрее. Искала мать, нашла брата. Мы близнецы. Зовут его Ренн. И он не такой уж и страшный, хоть и маг.
Обретшая память лендра села рядом. Вздохнула и, поколебавшись, обняла дочь за плечи.
– Мне многому придётся учиться заново. Сердцем я понимаю, что это ты, а ум пока не может принять. Тринадцать лет выпали, как коренья из прохудившегося мешка. Сейчас мне кажется, что все эти годы я спала и видела кошмары. А сейчас проснулась и не могу пока понять, сон ли, явь ли мною владеют.
– Всё наладится, – упрямо сжала губы девушка и взяла её руку в свою узкую, но крепкую ладонь. – Обещаю!
– Ренн! – позвала Кудряна сына, и голос её напугал тишину, прошёлся корявой иглой по чёрным стенам.
Он подошёл к ним, высокий, статный. Красивый, как бог. Сурово вылепленное лицо. Характерный нос с горбинкой. Длинные волосы, прихваченные обручем мага на лбу. Ренн высился над ними, как победитель, уверенный в себе и собственных силах. Но Кудряну не обманешь: за спокойствием таилась робость. Тлела надежда отчаянно тоскующего сердца, разбитого когда-то на тысячи осколков. И только её исцеляющие руки могли залечить его рану, утешить печали.
– Иди ко мне, сын, – позвала, поманила свободной рукой. И сильный мальчик рухнул на колени, прижался лбом к её ладони, вздохнул прерывисто, до содрогания в груди.
Кудряна почувствовала его горячие слёзы и промолчала, давая возможность прийти в себя. Он целовал её руку горячими обветренными губами, а потом порывисто поднял голову. И столько отчаянной любви вылилось на неё, что она задохнулась, получив удар в сердце. Удар, после которого не оправиться, не стать прежней.
– Иди ко мне, – повторила хрипло и прижала сына к груди. Своего большого неулыбчивого мальчика, которого когда-то выносила в своём лоне, родила, но ничего не помнила об этом. Но разве сердцу об этом расскажешь? Оно билось прерывисто, стучало, заглушая разум, тянулось и принимало со всей щедростью, на какое только было способно.
Они жались к ней – брат и сестра, сын и дочь. Жались, как псёнки, в поисках тепла, надёжности, любви. Прижимались телами – плотно, не оторвать. Боялись, что их оттолкнут. Не ждали, что их, чужих и далёких, хлебнувших горя и невзгод, полюбят сразу и бесповоротно.
Напрасные страхи. Она не смогла бы сейчас отказаться от них, даже если бы они оказались неродными. Так вольфо принимают чужих щенков. Так сорокоши вылизывают чужих котят. Так женщины всех миров берут на руки несчастных младенцев, чтобы дать им имена и называть своими сыновьями и дочерьми. А эти были её, родными, потерявшимися и нашедшимися через годы.
– Я здесь. Я не исчезну. Ну же, перестаньте, – бормотала она, глотая слёзы, и чувствовала, как горячо намокает рубашка на обоих плечах.
Тишина множилась вздохами и всхлипами. Плакала Небесная девчонка. Роняла тихо слёзы слабая Мила. Прятали глаза лендры и муйба, отворачивались мохнатки, прикрыл рукой глаза кровочмак. И только Юла сверкала единственным глазом и напевала сиплым голосом что-то невероятно бодрое и еностисто-довольное, потирая руки и подбрасывая поленья в прогоревший камин…
Глава 35. Разрыв шаблона
Дара
Под утро стало тише. Время замерло, погрузившись в дремоту. Эмоционально выжатые, но радостные, все ощущали свет и душевное спокойствие. Я перебралась на кровать к Миле, и мы уснули, обнимая друг друга. Геллан спал на полу, прямо возле нас. Он боялся. Не показывал виду, но я же чувствовала. Не знаю, сомкнул ли он глаза.
Мила вздрагивала во сне, дышала часто и поверхностно. Щёки окрасил жаркий румянец. К утру стало понятно, что это не просто эмоции, а горячка. Словно она простудилась. Иранна хмурилась, качала головой, вливала в девчонку свои снадобья, переговаривалась тихо в углу с Россой.
Проснувшийся Гай плакал и капризничал и впервые за всё время потребовал у Нотты крови. Вымогал бессовестно, чуть ли в истерике не бился.
– Ему непросто, – вздохнув, пояснил Айболит. – Он мал и не понимает. Это его реакция на происшедшее. Он…
Айбин запнулся, покачал головой и не стал продолжать. Мне не понравилась его скрытность, но прижать кровочмака, когда он не хочет разговаривать, невозможно.
Миле становилось хуже, она словно таяла на глазах, но каким-то чудом держалась ещё на краю сознания. Женский состав испробовал на ней весь широкий ассортимент способностей, но ничего не помогало.
В какой-то момент успокоившийся Гай забрался в Милину постель и прилип намертво, затих, обнимая девочку ручонками. Через час стало понятно, что ей легче, но ненамного.
– Неживая энергия, как ни крути, – хмуро провёл рукой по мохнатому лицу Айболит. – Он забирает внешний негатив. Для Милы – облегчение, для Гая – питание. Но это временно.
