Не знаю, как я смогла перебороть себя, развернуться и уйти на дрожащих ногах. Внутри бушевала такая буря, что я испугалась сама себя. А ещё – верите? – в тот момент я с отчаянной яростью подумала, что не хочу, не желаю этого прекрасно-идеального Геллана, на которого теперь будет пялиться всё женское поголовье Зеосса. Что я предпочла бы, чтобы он остался прежним. Только моим. Тем, кого я полюбила вот таким, как есть, и надеялась, что однажды… А теперь разве я смогу конкурировать с этими яркими зеосскими красотками? С этими Зиргаллиями или Алестами?
Хотелось ломать и крушить. Разбить кулак о какую-нибудь твёрдую поверхность. Но я не смела так вести себя, чтобы не выдать. Только кусала до крови губы и не позволяла слезам пролиться частым дождём наружу. Дудки. Дашка Сафронова не из тех, кто рыдает от неразделённой любви. Переживу. Такие испытания нас не ломают, а только делают крепче!
Глава 40. Истинная ипостась
Лимм
Лимм злился так, что мог разрушить до основания какой-нибудь замок. Голыми руками. Без солнечных камней. Только силой своей ярости.
– Псёнок! Благородный динн без мозгов! Святая наивность и безмятежная глупость! – он добавлял и ещё словечки – грязные ругательства, неблагозвучные для уха, но зато очень точно выражающие его бесконечный гнев.
Лимм потерял одиннадцать стакеров – с трудом отвоёванных смертоносных воинов, которые могли бы послужить его великому делу. Не так-то просто было их подчинить, но каждый из них заменял десяток, а то и больше обычных вояк.
Ему, конечно же, донесли. Расписали в красках. Спирейт был нужен Лимму. Он надеялся на частичную зачистку и на испуганный, затюканный сброд, который не посмеет лишний раз нос высунуть из своих укрытий. Мирные жители – разменная монета, мусор, что мешается под ногами его гениальной задумки.
Геллан и его компания мало того, что вмешались, так ещё и стакеров освободили от магического подчинения. И теперь Спирейт стал недоступен для замыслов Лимма.
– Обезглавить их банду! Если не будет лидера, они больше ни во что не вмешаются.
Ожидаемо, на том конце магического кристалла связи возникла паника.
– Он стакер, – возразили ему. – В окружении своих людей. Вряд ли мы сможем его убить.
Лим зловеще сверкнул глазами из-под тяжёлых век.
– Придурки. Мне не нужна его смерть. Более того – он нужен мне живым. И если хоть один волос с его головы упадёт, развею вас по ветру без следа.
Огромный Нигг – глава его шпионской сети – пошёл пятнами.
– Это вообще невыполнимая задача. Никто из наших не сунется после того, как они расправились с охотниками.
– Болваны! – Лимм сочится презрением. – Вам и не нужно его ни трогать, ни ловить, ни убивать. Достаточно схватить девчонку – и Геллан сам пойдёт за ней хоть на край света.
– Он же убьёт за неё, – сереет лицом до синюшного цвета Нигг. – Кто девку тронет – тот не жилец.
– Мне учить вас, как справиться всего с двумя людьми? С беспомощной девчонкой и мальчишкой? Поймайте её и прикрывайтесь ею – и он ни за что не пойдёт против вас. Более того – шантажируйте. Он сложит оружие, не станет сопротивляться. Но помните: никакого вредительства. И девчонке тоже. Иначе всё напрасно. Спрячьте их, скройте на время, пока я доберусь. И охраняйте так, чтобы даже тень не смогла проскользнуть!
Он ещё что-то выкрикивал и наставлял, вбивал в тупые головы простые вещи и злился. В конце концов, его красноречие не прошло даром. Оставалось только надеяться, что всё пойдёт, как надо. Нужно лишь нейтрализовать. Устранить с пути. А на остальных – плевать. До других людей и нелюдей ему нет никакого дела. Пусть хоть сквозь землю провалятся и трижды умрут.
А Геллан… Лучше его иметь в союзниках. И Лимм знал, что сказать и как убедить упрямца. Чем сломить его непогрешимость. И не такие сдавались без звука. Тем более, если на руках – слишком веские аргументы.
Дара
Наверное, ещё никогда Геллан не получал столько восторженных ахов и вздохов. Каждый считал своим долгом восхититься и рассматривать его со всех сторон, словно не щёку ему Росса «вылечила» от шрамов, а весь он изменился от макушки до пят.
Геллан – святой, я уже не раз об этом говорила. Не злился, не огрызался, а терпел суматоху и галдёж вокруг себя стоически. Как-то не заметила я, чтобы он радовался тому, что его лицо так круто изменилось в лучшую сторону.
Он, как и прежде, старался быть не очень заметным. Но разве такое шило в мешке утаишь? Больше всех радовалась Мила. Вот кто плакал от счастья, и только ради этого можно было потерпеть суровый деспотизм Россы. Ведьма гордилась собою, ликовала бурно, словно миллион выиграла. Или получила статус бессмертия.
Мы остались у горячих источников на сутки: Геллан решил, что день отдыха не нарушит наших планов. Праздник для души и тела. Мы стирали, купались, бездельничали. Потом опять купались, наслаждаясь тишиной и безветрием. Погода как будто решила дать нам передышку.
За это короткое время окончательно пришли в себя Мила и Лерран.
– Вода – их стихия, – объяснила чудо Иранна. – Сосуды тверди – кладезь энергии сами по себе, а для своих стихийников полезны вдвойне. Если не больше.
Но на этом чудеса не закончились. Ближе к обеду я заметила, что не могу найти ни Айболита, ни Гая, ни Нотту. Как сквозь землю провалились.
– Геллан, – рискнула я озвучить своё беспокойство. После разговора на рассвете я старательно делала вид, что очень занята. Как-то не стремилась я конфузиться, краснеть и заикаться, а по-другому вряд ли бы у меня получилось с ним общаться. Но сейчас я не видела иного выхода. – Я что-то кровочмаков наших не вижу. И Нотты.
Он не суетился. Только глаза стали глубже. Ободряюще сжал мою ладонь и прислушался. В такие мгновения кажется, что слух у него где-то внутри – в каких-то неведомых глубинах, куда долетают малейшие шорохи.
– С ними всё хорошо. Пойдём, – тянет Геллан меня за собой. Он не знает, куда нужно идти. Останавливается, будто нюхает воздух, идёт не глядя, по наитию. Он улыбается, почти незаметно, но я уже хорошо знаю, когда это происходит: чуть мягче черты лица и уголки губ проступают отчётливее.
Мы ныряем в неприметную щель. Внутри – пещера, поменьше той, где мы остановились.
– Здесь ещё один сосуд, слышишь?
Теперь слышу: шумит вода. Негромко. Не журчание, но очень близко. Скорее, бурлит, словно кто-то тяжело дышит. У подземного источника – наша пропавшая троица. Гай смеётся и плещется в воде. Бело-мраморный мальчик, как статуя, вырезанная гениальным скульптором. Темные волосы и глаза контрастируют с этой неестественной бледностью, но малыш так красив, что первоначальное впечатление смазывается, стирается, остаётся только восхищение. Нотта смотрит на Гая с такой любовью, что хочется попятиться, спрятаться. Подглядывать, не выдавая своего присутствия, но нас уже заметили.
