Эвакуация была последним, самым тяжелым этапом на пути страданий узников концлагерей. Все они, кто еще мог идти, должны были двинуться из Штёккена на север в направлении Нейенгамме. Это было мукой для ослабленных людей: у них не было обуви, чаще всего только тряпье, обмотанное вокруг ног. Исхудавшие, изможденные люди в полосатых одеждах бесконечными колоннами они тянулись по стране. Отставших расстреливали эсэсовцы. Еще во время движения определили новую цель: теперь заключенные из Штёккена должны были идти в концлагерь Берген-Бельзен. Там тоже были ужасные условия: лагерь переполнен, свирепствовали эпидемии и узников почти не кормили. Ситуация начала улучшаться, когда 15 апреля британские войска подошли к концлагерю.
Французский заключенный концлагеря Рене Бомер запечатлел на рисунках мучения в лагере на фирме Квандта. На рисунке изображен мужчина, страдающий свинцовыми коликами.
В лагере Штёккен на момент эвакуации оставались 600 больных. Большинство из них незадолго до этого были доставлены туда из Нейенгамме. Их больше не кормили. Комендант концлагеря в Штёккене 39-летний берлинец Курт Адольф Клебек безуспешно пытался раздобыть в различных организациях машины, чтобы увезти заключенных. 8 апреля на запасном вокзале в Штёккене ему был предоставлен поезд. Историк Шрёдер считает, что тогда к отправке заключенных подключилась фирма AFA: «Предположительно это было сделано по распоряжению руководства завода, которое, вероятно, не хотело, чтобы в момент вступления союзнических войск на территории их завода было такое большое количество больных и умирающих заключенных».
Нет никаких указаний на то, что Гюнтер Квандт или его сын Герберт лично включились в это дело, но примечательно, что Герберт Квандт в это время находился недалеко от Ганновера. После того как сгорел главный офис фирмы AFA в Берлине, в начале 1945 года он обустроил запасную штаб-квартиру в Биссендорфе, находящемся севернее Ганновера.
Поезд с больными заключенными ушел из Штёккена в апреле 1945 года на запад. Однако, начиная от станции Мисте, он не мог двигаться дальше, так как путь загораживал другой поезд, который попал под бомбежку и был выведен из строя. В Мисте прибыли также заключенные концлагерей из других стран. Из штёккенских заключенных там было похоронено примерно 65 умерших, которые не вынесли переезда в грузовых вагонах. Из Мисте сотни людей погнали дальше пешком, совсем ослабленных везли на полевых тележках. Колонна достигла Эстедт, где ее ожидали парашютно-десантные части для расстрела, в результате погибли 110 человек. Оставшиеся в живых должны были идти дальше.
В Гарделегене местные функционеры и командиры партии, вермахта и СС обсуждали судьбу заключенных: эти измученные люди были потенциальными свидетелями в случае суда над преступниками. Поэтому крейслейтер нацистской партии Герхард Тиле отдал приказ сжечь оставшихся заключенных в сарае в Изеншниббе. Речь шла о большом каменном здании с раздвижными дверями, в котором находились люди. Эсэсовцы заперли двери и подожгли сарай. В горящее здание они к тому же бросали ручные гранаты. Тех, кто пытался бежать, расстреливали из автоматов.
Утром следующего дня штурмовики из фольксштурма вырыли огромную яму, но закопать обуглившиеся трупы они не успели. 14 апреля 1945 года американские солдаты подошли к Гарделегену и на следующий день обнаружили следы массового убийства. Насчитали 1016 трупов.
Глава 20. «Ты будешь жить дальше...»
Гаральд Квандт на войне
Магда Геббельс очень боялась потерять на войне своего сына Гаральда, но не предпринимала никаких попыток удержать его от опасности. Однако она знала, что каждое расставание могло быть последним. Прежде чем он отправился в Россию, она навестила его в казарме в Брауншвейге. «Ему нравится его служба, и он энергично противился тому, чтобы его включили в резерв фюрера», — записал позже Геббельс в своем дневнике.
Гаральд Квандт хотел участвовать в боевых действиях: ему этого не хватало. До осени 1942 года его часть размещалась во Франции, и там ему было очень скучно. Он принял участие в минировании и сообщил своему отчиму «интересные вещи о подготовке вермахта к возможной попытке англичан открыть второй фронт». Но постоянное ожидание наступления его сильно изнуряло. Гаральд сообщал Геббельсу, что немецкие войска на западе горят желанием схватиться с англичанами, «и они их ненавидят уже потому, что из-за постоянного ожидания не могут пойти в отпуск и проводить свободное время, как им хочется».
На Восточном фронте парашютисты-десантники участвовали не в воздушно-десантных операциях, а на земле. Гаральд Квандт попал в район Ржева. Йозеф Клейн, который воевал там вместе с ним, без малого через 60 лет прославляет своего боевого товарища такими словами: «Он рисковал своей жизнью больше, чем кто-либо другой». Иногда Гаральд Квандт ночью выходил один из блиндажа, чтобы узнать, где располагается противник. Квандт был чрезвычайно смелым солдатом, всегда готовым к опасности: своему сослуживцу он спасал жизнь много раз.
Но на Восточном фронте Гаральд Квандт понял, в какую пагубную авантюру Гитлер вверг немцев нападением на Россию. Когда он праздновал Новый год в доме Геббельса, то прямо сказал своему отчиму, что эта война продлится еще минимум два года. Геббельс даже не хотел этого слышать.
На Восточном фронте Гаральд Квандт сражался несколько месяцев, где прежде всего участвовал в борьбе с партизанами, о чем Геббельс также сообщил Гитлеру. Министр посылал своему пасынку на фронт бандероли с пропагандистскими материалами — в основном, им самим подготовленными. И очень обрадовался, когда получил ответ. «Он очень благодарен за бандероль, которую я послал ему, и чрезвычайно воодушевлен моей работой в ,,Reich“ и моими последними речами, — писал Геббельс 23 февраля 1943 года. — Он пишет мне об этом много лестного».
Незадолго до того Геббельс выступил с одной из своих знаковых речей. 18 февраля 1943 года в берлинском Дворце спорта перед изысканной публикой министр пропаганды провозгласил «тотальную войну». К этому времени Красная армия уже выиграла битву под Сталинградом. Это поражение, в результате которого крах восточной кампании стал лишь вопросом времени, изворотливый психолог Геббельс превратил в риторическую фигуру — «героическую жертву», благодаря которой немецкий народ «глубоко очистился». Он нарисовал жуткую перспективу стремительно продвигающихся вперед советских дивизий и следующих за ними «еврейских расстрельных команд». Он пророчил террор, голод и анархию в Европе, если не удастся остановить «натиск степей».
Йозеф Геббельс должен был заботиться о том, чтобы у уставшего от войны населения формировались неукротимые чувства ненависти и готовности к жертвам. Он не стеснялся врать и передергивать факты, если было необходимо закрепить в сознании немцев образ врага. Обладая хлещущей через край негативной энергией, министр пропаганды был неиссякаемым источником ненависти, которая вела солдат в бой и заставляла мужественно сражаться. В нацистском руководстве Геббельс был и на этом этапе одним из самых радикальных деятелей. Он не ограничивался изданием поддерживающих лозунгов, его целью была мобилизация на борьбу всех имеющихся еще резервов. Заканчивая свою речь во Дворце спорта, он спросил у возбужденной публики: «Вы хотите тотальной войны? Вы хотите ее, если понадобится, еще более тотальной и радикальной, чем мы сегодня можем себе вообще представить?» И публика бушевала — вся во власти пагубного самообмана.
