Йозеф Геббельс, который после смерти Гитлера один день был рейхсканцлером, сделал последние записи в дневнике и надел макинтош. Около 21 часа супруги поднялись по лестнице из бункера и, чтобы не пришлось выносить их трупы наверх, пошли в сад рехсканцелярии. Оба раскусили ампулы с ядом. Геббельс распорядился, чтобы после этого в него выстрелили. Далее трупы нужно было облить бензином и сжечь.
Гаральд Квандт находился в Бенгази, ливийском портовом городе, когда его мать и отчим ушли из жизни. Британский лагерь для пленных был расположен в бывшей итальянской казарме, однако англичане передали дисциплинарную власть над 1000 пленных немецким офицерам. Гаральд продолжал носить свою старую форму, споров лишь эмблему с орлом и свастикой. Среди пленных в лагере одновременно с ним был Вольф Йобст Зидлер, который тогда и познакомился с пасынком Геббельса: «Как-то утром во дворе казармы один лейтенант лет 25, которого я мимоходом поприветствовал, очень решительно потребовал у меня объяснений; он имел в виду, что я не отдал ему воинской чести», — вспоминал Зидлер десятилетия спустя. Гаральд Квандт, солдат до мозга костей, разнес в пух и прах военнослужащего, который был младше его на пять лет: и после поражения нужно было сохранять дисциплину.
Когда Би-би-си распространила сообщение о смерти его матери, отчима и шестерых сводных сестер и брата, Гаральд сидел с другими пленными за стаканом рома в своей квартире. Один боевой товарищ рассказывал, как реагировал на случившееся пасынок Геббельса. Он, «человек строгой самодисциплины и холодного рассудка», в течение нескольких часов выглядел потерянным.
Там же, в британском плену в Северной Африке, Гаральд Квандт получил и прощальное письмо от матери:
«Написано в бункере фюрера 28 апреля 1945 года
Мой любимый сын!
Вот уже шесть дней как мы находимся в бункере фюрера — папа, твои младшие шестеро сестер и брат и я, — чтобы дать нашей национал-социалистической жизни единственно возможное, достойное завершение. Получишь ли ты это письмо, я не знаю. Может быть, существует еще одна человеческая душа, которая даст мне возможность передать тебе мой последний привет. Ты должен знать, что я осталась рядом с папой против его воли, что еще в прошлое воскресенье фюрер хотел мне помочь выбраться отсюда. Ты знаешь свою мать — у нас одна кровь: я не раздумывала. Наша прекрасная мечта терпит крах, и с ней все возвышенное, удивительное, благородное и хорошее, что я знала в жизни. Тот мир, который будет существовать после фюрера и национал-социализма, больше не стоит того, чтобы в нем жить, поэтому я взяла сюда с собой и детей. Мне очень жаль оставлять их для той жизни, которая будет после нас, и милостивый Бог поймет меня, если я сама дам им спасение. Ты будешь жить дальше, и у меня к тебе единственная просьба: никогда не забывай, что ты немец, никогда не делай ничего, что противоречило бы твоей чести, и заботься о том, чтобы благодаря твоей жизни наша смерть не была напрасной.
Дети великолепны. Без посторонней помощи они помогают друг другу в этих более чем тяжелых условиях. Спят ли они на полу, могут ли умыться, есть ли у них какая-нибудь еда — ни разу мы не слышали ни жалоб, ни плача. Разрывы снарядов сотрясают бункер. Старшие защищают младших, и их присутствие здесь уже потому счастье, что, глядя на них, фюрер время от времени улыбается.
Вчера фюрер снял свой золотой партийный значок и прикрепил его мне. Я горда и счастлива. Бог даст, чтобы у меня остались силы сделать самое последнее и самое трудное. У нас только одна цель: верность фюреру до конца. То, что мы можем закончить наши жизни вместе, — это милость судьбы, на которую мы никогда не осмеливались рассчитывать.
Гаральд, милый мальчик, я даю тебе в дорогу самое лучшее, чему меня научила жизнь: будь верным! Верным себе самому, верным людям и верным твоей стране. Во всех, всех отношениях!
(Новая страница)
Трудно начинать новую страницу. Кто знает, смогу ли я написать ее. Но я бы хотела дать тебе так много любви, так много сил и забрать у тебя всю печаль, причиненную нашим уходом. Гордись нами и попытайся сохранить нас в высоких, радостных воспоминаниях. Смертный час наступает для каждого человека, и разве не лучше прожить недолго, но без страха и с честью, чел прожить долгую жизнь в недостойных условиях?
Письмо пора отправлять... Ханна Рейч возьмет его с собой. У нее есть возможность выбраться! Я обнимаю тебя со всей силой любви материнского сердца!
Мой любимый сын, живи для Германии! Твоя мама»
Геббельс перед смертью также написал пару строк Гаральду Квандту. В них отчим сообщал, что больше не надеется увидеться с ним: «Вероятно, ты будешь единственным, кто останется, чтобы продлить традиции нашей семьи*. Германия сможет пережить войну, но только в том случае, если у нее перед глазами будут примеры, которые руководили ее возрождением. В последний раз лживо возвеличивая самого себя, Геббельс попытался перед смертью оставить хорошую память о себе у своего пасынка: «Придет час, когда мы будем стоять надо всем, чистыми и лишенными недостатков, такими, какими были наша вера и наши устремления».
Глава 21. «Преследовался годами самым тяжким образом»
Денацификация Гюнтера Квандта
В апреле 1945 года Гюнтер Квандт бежал от русских в Баварию. Его сын Герберт и другие руководящие сотрудники фирмы AFA уже переехали к тому времени в запасную штаб-квартиру в Биссендорфе под Ганновером. Младшие менеджеры приняли решение в пользу британской зоны, так как в ней находились аккумуляторные заводы в Ганновер-Штёккене и Хагене.
Гюнтер Квандт опасался, что он будет привлечен к ответственности державами-победительницами. В связи с этим он решил, что самый удачный выход — поменять место жительства и поселиться в американской зоне. Промышленник приобрел дом в Лейтштеттене, недалеко от Штарнбергерского озера. Бургомистр населенного пункта письменно подтвердил вскоре после переезда Гюнтера Квандта: «Он вел себя всегда корректно и сдержанно. Все предписанные законом обязательства по прописке он выполнил точно. Ведет очень скромный образ жизни».
Больше года Квандт спокойно жил у Штарнбергерского озера, и лишь 18 июля 1946 года по распоряжению американского военного руководства он был арестован. Промышленник фигурировал в списке, в котором комитет под руководством американского сенатора Килгора назвал, по его мнению, главных действующих лиц нацистской экономики. Сначала Квандта доставили в Гармиш, потом интернировали в лагерь Моосбург. В одном из писем 65-летний Квандт кратко описывал обстановку в лагере: «Настоящие деревянные бараки. Всего два водопроводных крана на 100 человек. В каждом бараке спят по 100 человек, раковин нет, водостоков тоже. Весь пол „плавает". Уборные без водоспуска во дворе».
Гюнтер Квандт старался справиться с непривычной для него ситуацией. Чтобы быть одному в умывальной, он вставал в 5.30 утра. Он был рад, что получил «от добрых людей» в Гармише чашку из фаянса, которую взял с собой в Моосбург, потому что в лагере пришлось есть из жестяной миски. «Почти не надеваю личную одежду, а ношу маскировочный костюм. Снаружи он зелено-коричневый, черно-желтый с красным, внутри белая подкладка (была когда-то), в промежутке — прокладка, хорошая тонкая хлопчатобумажная ткань с набивным рисунком, выглядит злодейски. В целом костюм — очень практичный. В теплую погоду одеваю легкую хлопчатобумажную куртку, мягкую плоскую военную шапку, которую не нужно сдавать в гардероб (которого все равно нет) — на ней сидят». Кроме того, Квандт носил ботинки, которые были ему велики, и он подогнал их по размеру с помощью восьми картонных стелек.
