После заключения мира Петр Великий сделал особое предложение лифляндским и эстляндским дворянам, призвав их поступать на русскую службу. И надо сказать, что многие обедневшие роды с удовольствием восприняли открывшуюся перед их младшими сыновьями возможность устроиться на русскую государственную службу, преимущественно в армии. В результате военная служба в течение нескольких лет стала правилом, и прибалтийское дворянство предоставило русской армии, как во времена шведского господства – шведским вооруженным силам, большое число офицеров всех рангов. Причем их число в соответствии с социальным составом прибалтийских немцев во много раз превосходило количество трансильванских саксов в австрийской армии.
Правда, в XVIII веке курляндские дворяне предпочитали проходить военную службу в Пруссии – к началу Семилетней войны
[217] в прусской армии служило около 50, в год смерти короля Пруссии Фридриха II Великого 55, а во время проезда через Митаву в 1818 году его сына Фридриха Вильгельма III ему было представлено уже 120 курляндцев, состоявших на прусской службе. Это явление было великолепно описано в знаменитом литературном шедевре Готхольда Эфраима Лессинга «Минна фон Барнхельм, или Солдатское счастье» в образе курляндца Телльхейма.
Военная служба для дворян с испокон веков была делом само собой разумеющимся. При этом выбор знамени, под которое предстояло встать, зависел от личных предпочтений дворянина. Поэтому лифляндцев, эстляндцев и курляндцев можно было видеть в различных армиях. Так, барон Бернгард Отто фон Ребиндер стал генерал-фельдмаршалом Сардинии, Конрад фон Розен – маршалом Франции, а шестеро братьев фон Каульбарс в одно и то же время служили в чине полковников и подполковников вооруженных сил разных стран. При этом двое из них проходили службу в шведской, двое – в испанской, а остальные двое соответственно в кайзеровской и во французской королевской армиях. И это только один пример из отдельных судеб десятков прибалтийских дворян.
Причем исторически наиболее значимой из них являлась фигура фельдмаршала Эрнста Гидеона фон Лаудона, родившегося в 1717 году в Лифляндии и сражавшегося в русской армии под командованием генерал-фельдмаршала Бурхарда Миниха против турок. После отказа в поступлении на прусскую службу со стороны Фридриха Великого он стал офицером австрийской армии и превратился в одного из самых лучших командующих Марии Терезии
[218].
О своей родине Лаудон не забывал – когда в 1763 году он вел переговоры о поступлении на службу в русскую армию (переговоры ничем не закончились), то выдвинул условие, чтобы ему выделили в Лифляндии родовое имение или предоставили возможность выбрать его самому, и чтобы в мирное время его служба проходила только в Лифляндии.
Прибалтийское дворянство участвовало в битвах практически на всех полях сражений Европы. Однако после присоединения его исторической родины к Российской империи оно все чаще, а в XIX столетии почти исключительно, стало поступать на русскую службу.
Кроме армии многие сыновья прибалтийских провинций служили также при русском императорском дворе, на дипломатическом поприще и представляли в России различные ученые профессии. При этом немецкое влияние в Санкт-Петербурге своей высшей точки достигло при императрице Анне Иоанновне во времена Бирона, Левенвольде, Миниха и Остермана, сохраняясь, правда, с переменным успехом и в XIX веке.
Среди немецких государственных чиновников России XVIII века выделялся граф Яков Иоганн Сиверс, являвшийся в 1764–1782 годах новгородским губернатором. Это был человек самостоятельного мышления и независимого характера, который с полного согласия Екатерины II, используя самые современные подходы, смог поднять из запустения одну из самых больших и важнейших русских губерний, граничившей с его лифляндской родиной. При этом в привлечении сотрудников для проведения преобразований он отдавал предпочтение помощникам из Лифляндии.
После того как военные потери были компенсированы, переселение немцев из прибалтийских провинций вглубь России стало приобретать все большие масштабы. И хотя данные статистики того времени нам недоступны, все же общую картину такой массовой иммиграции можно представить. Этот характер ей придал манифест Екатерины II от 1763 года, который сподвиг к переезду в первую очередь ремесленников.
В XIX веке массовый исход в Россию всех слоев немецкого населения из прибалтийских провинций продолжался и усиливался. Ведь широкое поле деятельности, а также огромные возможности подъема в материальном и карьерном отношении являлись для предприимчивых людей большой притягательной силой.
Среди лифляндских, эстляндских и курляндских немцев, прибывших в Россию, отчетливо просматриваются две группы. К первой относились люди, пустившие в ней корни во втором или третьем поколении, в основном на пути смешения религиозных конфессий и создания в национальном отношении смешанных браков, а ко второй – граждане, неофициально сохранявшие свою немецкую идентичность. Причем в последнем случае главенствующую роль играла их принадлежность к лютеранскому вероисповеданию. При этом немало высоких русских сановников из числа прибалтийских немцев позже, в основном в XVIII веке, вернулись на свою родину в Прибалтике.
Кроме того, прибалтийские немцы, осевшие в России, продолжали поддерживать связи со своей исторической родиной, посылая своих детей на учебу и воспитание в прибалтийские провинции. К тому же на отношение русского правительства к этим провинциям в определенной степени сказывалось и влияние на него вельмож, происходивших из Прибалтики.
Духовные связи
Со времен Реформации духовная связь образованных слоев населения отдаленных прибалтийских земель с метрополией наиболее тесно осуществлялась во второй половине XVIII столетия. Хотя следует признать, что большинство немецких помещиков в Лифляндии, Эстляндии и Курляндии вели в своих поместьях отнюдь не духовный, а натуральный и здоровый, правда довольно праздный и простой, образ жизни, а в старых торговых городах наряду с достойными уважения обычаями царили нравы, привнесенные простолюдинами. В семьях же, состоявших в связях с петербургским императорским двором, было принято французское образование.
Тем не менее духовные связи с Германией из десятилетия в десятилетие продолжали укрепляться, чему в первую очередь способствовало, с одной стороны, обучение лифляндцев, эстляндцев и курляндцев в немецких университетах, а с другой – переселение из Германии в Прибалтику людей с высшим образованием самых различных про фессий. В этом отношении важнейшее место занимал университет Альбертина в Кёнигсберге, где в 1741–1760 годах насчитывалось не менее 172 студентов из Лифляндии, Эстляндии и Курляндии. Причем курляндских студентов было больше, чем из других прибалтийских земель, что объяснялось территориальной близостью Курляндии. Кроме Кёнигсбергского университета большой популярностью пользовались высшие учебные заведения в Йене (в 1731–1740 годах 165 прибалтийских студентов), Лейпциге, Ростоке, а затем и в Геттингине.
