Он уничтожает ее!
Огни Алуси на секунду гаснут, он ныряет, перед тем как включиться опять, а потом, в одном быстром вращении, взмахивает молотом, крушит кабину Джиники и швыряет ее в воду.
Голиб останавливается и поворачивается, кажется, что его мех сотрясает дрожь.
– Давай! – кричит Чинел Онайи.
Спустя мгновение раздается взрыв, такой громкий, что его отлично слышно издалека.
Нефтеперерабатывающая станция. Все смотрят в том направлении. Сооружение превратилось в месиво из огня и искореженного металла. Взрывчатка С-4 сделала свое дело.
Алуси ослепляет их яркой вспышкой и улетает прочь, к горящему объекту.
Голос Чинел пробивается к Онайи сквозь оцепенение.
– Давай! – приказывает она. – Это наш шанс.
– Кесанду, – бормочет Онайи, – Калу. Погибли там, на крыше… Кесанду прощалась со всеми в той генераторной… Словно знала…
– Они умерли, защищая нас. – Снова голос Чинел. Пауза. – Нгози? Нгози, ты нас слышишь?
Помехи. Потом сквозь шум доносится тихое «да». И потом:
– Мой игве слишком слаб. Он больше не может лететь. Двигатели повреждены, их уже нельзя восстановить.
Игве Чинел летит к Нгози и парит над водой.
– Давай сюда! – Чинел открывает кабину.
Нгози вылезает из своего меха, берет протянутую руку Чинел и присоединяется к ней.
Онайи оглядывается. Вода почти успокоилась. А под водой их убитые товарищи. Все эти жизни. Все эти истории. Любовь, которую они испытывали, несмотря ни на что. Всего этого больше нет.
Оставшиеся игве улетают в ночь, спустившуюся на лагуну. Как бы ни пыталась Онайи убедить себя, что миссия выполнена, она этого не чувствует. Руки трясутся на рычагах.
Дрожь не прекращается и тогда, когда показывается побережье Биафры.
Приземлившись на пустынном берегу вместе с остальными и выбравшись из меха, Онайи спускается по стальной лестнице и кидается в кусты, где ее тошнит. Из нее выливается все. Все, что пережито. Даже когда в желудке ничего не остается, позывы к рвоте продолжаются. Тело содрогается.
Что это? – спрашивает она себя. – Горе? Усталость? Страх?
Нет. Она не имеет права позволить себе такое. Демон Биафры никогда не чувствовал ничего подобного. Только ярость. Вот что это. Ярость.
Ее перестает трясти.
Глава 36
Айфи приходит в себя и открывает глаза. Небо багрово-красное, сумерки. В голове плотный туман. Попытавшись встать со стула, она едва не падает. Что случилось? Она трясет головой и тут же жалеет об этом. Было тихо, а теперь все звенит.
Она оглядывается. Сторожевая башня. Сколько же времени прошло?
На ней до сих пор шлем. Она осторожно снимает его, соскальзывает со стула и крадется к застекленной стене. Несколько раз моргает, чтобы сфокусировать зрение, и, когда удается, видит улицы, заполненные людьми. Жители Абуджи вышли на улицы. Но никто не двигается. Все смотрят вверх на десятки огромных экранов, развешанных повсюду в столице. На каждом экране одно и то же изображение. Но звука Айфи не слышно.
Она привычно двигает челюстью, чтобы активировать Акцент, но тут же останавливается. Воспоминание о том, что случилось, еще слишком живо. Боль, потоп сенсорных ощущений, едва не убивший ее. Она подносит палец к уху. На нем остается кровь.
Словно из сновидения, к ней приходят образы. Она в кабине меха, мигают приборные панели. Расслабленность и спокойствие пилота, который управляет почти инстинктивно… Онайи. Глаза Айфи снова распахиваются. Она была в голове Дэрена. Она видела Онайи. И Чинел. А потом – битва. Вспышки лазеров, груды металла, скрежещущие о груды металла… и крики. Столько криков. Видит Аллах, это был не сон.
Она смотрит на городские экраны. На них летящие над лагуной гигантские мехи. Повсюду взрывы. Потом на экране появляется девушка из Биафры – на ней маска. Что-то говорит. Но Айфи видит только ее глаза… Онайи. Ее губы беззвучно произносят что-то.
Столько вопросов.
Камера показывает репортера, который стоит где-то на опушке леса. Внизу экрана бегут субтитры: «Биафрийские террористы атаковали заброшенную нефтеперерабатывающую станцию и взяли заложников».
Позади репортера камера показывает шеренгу мехов с пушками, направленными в сторону станции. Вдали мерцает линия горизонта. Вода. Они, должно быть, у самого берега.
Айфи слышит шаги.
В помещение врываются солдаты. Один сбивает ее с ног и придавливает коленом, двое других целятся из винтовок ей в лицо. Что происходит?
Она вскрикивает от боли – ей заламывают руки. Из глаз текут слезы.
– Что вы делаете? – плачет она. – Ой! Что происходит? Что вы делаете со мной? Мне больно! Мне больно! – Она повторяет это снова и снова, пока один из солдат не орет:
– Молчи, стервятница!
Это так поражает ее, что она замолкает.
Входит офицер. Сначала она видит только его ботинки, потом ухитряется слегка повернуть голову. Он стоит над ней с планшетом в руке:
– Айфиома Диалло, вы арестованы.
– Арестована? За что? Что я сделала?
– Вы обвиняетесь в пособничестве террористам и взломе нигерийской системы наблюдения с целью распространения вражеской пропаганды, что является нарушением статьи 1.6.2 пункт 4б Кодекса безопасности. Данное преступление является государственной изменой и карается заключением в одиночную камеру на пятьдесят лет либо смертной казнью.
У Айфи расширяются глаза. Она с силой переворачивается, сбрасывая колено солдата со спины, плечо пронизывает зверская боль. Нет. Нет, все не так. Тут какая-то ошибка.
– Дэрен! – кричит она. – Дэрен! Где Дэрен? Дэрен, пожалуйста, помоги! – Ее крик превращается в мученические вопли. – Дэрен! Дэрен, пожалуйста!
– Заткнись!
Ее охватывает гнев, кровь стынет в жилах.
– Вы совершаете ужасную ошибку, – шипит она. – Я принадлежу к классу А, я личный помощник и секретарь офицера Вооруженных сил Нигерии. Я – лучшая ученица академии и сам молодая участница Нигерийского консорциума социальных и технических наук! Если не хотите себе навредить, вы должны сейчас же меня отпустить!
Удерживающий ее солдат ослабляет хватку только для того, чтобы поднять ее на ноги и ударить по лицу.
По ее щекам бегут слезы.
– Достаточно, – тихо говорит офицер с планшетом. Тот, что предъявил ей обвинение в государственной измене. – Ты для меня – никто. Твои успехи и твоя близость к правительству не имеют значения. Ты – игбо, мы спасли тебя и проявили доброту, а ты предала нас.
– Нет, я не… – Вдруг она понимает, что если закончит фразу, то окончательно отречется от Боевых девчонок. Отречется от Онайи, от семьи, в которой жила до того, как ее привезли сюда. И понимает, что не может этого сделать.
