Но вокруг тишина.
Она поднимает пистолет, целится Агу в затылок. Нужно, чтобы это произошло мгновенно. Без боли.
Она чувствует присутствие Адаиз, словно ее наставница здесь, рядом, в нескольких метрах, просто ее не видно. Она знает, что это призрак. Может, какая-то неисправность в ее аугментации влияет на ту часть сознания, что отвечает за веру в богов и сверхъестественное. А может, миссия сломала и ее.
Но она решает не бороться с видением. Не поворачиваясь, спрашивает: Что мне делать?
Призрак Адаиз молчит.
Что сделала ты? Ты оставила меня, но перед этим что ты сделала? Как ты прекратила?
Онайи знает, что призрак понимает. Прекратила убивать.
Тишина. Рука Онайи дрожит, держа пистолет. Ее механическая рука никогда так не дрожала. Она хмурится. Глупо ждать ответа от призрака. Она просто тянет время.
Как только она напрягается, чтобы спустить курок, призрак отвечает: Я прекратила убивать.
И этого достаточно. Рука Онайи перестает дрожать, и она опускает ее. Склоняет голову. Вот-вот прорвутся рыдания, но Онайи, стиснув зубы, сдерживает слезы.
– Уходи, – говорит она наконец. – Беги и никогда не возвращайся.
Агу неестественно спокоен. Словно он в снайперском гнезде, ждет появления цели.
– Мне все равно, куда ты пойдешь и что будешь делать. Я не хочу больше тебя видеть. Никогда. – Она не убирает пистолет в кобуру. – У тебя ровно двенадцать часов, чтобы убраться как можно дальше отсюда.
Он не двигается.
Не заставляй меня стрелять.
Он медленно встает и поворачивается. На его лице ничего не отражается.
– Можно взять ее с собой? – Он прижимает к груди клавиатуру.
Вопрос поражает Онайи. Слезы все-таки наворачиваются на глаза. Она кивает.
На губах Агу мелькает легкая улыбка. Он проходит мимо Онайи по тропе и исчезает в лесу.
Она смотрит туда, где только что стояла Адаиз, и качает головой. Всего лишь призрак.
Онайи уже заканчивает паковать вещи, когда в дверях появляется Чинел. После секундного колебания Онайи продолжает собираться, не глядя ей в глаза. В воздухе висит тишина, плывет вместе с пылинками, которые видны в лучах солнца, освещающего комнату.
– Куда ты поедешь? – спрашивает Чинел так тихо, что Онайи едва слышит ее.
– Не знаю. Куда-нибудь.
И ничего.
Онайи заканчивает сборы и застегивает сумку. Выпрямляется в полный рост. Чинел склоняет голову набок, в ее глазах мольба, чего Онайи никогда не видела прежде. Но и сама она хочет сказать: Попроси меня остаться.
– Это официально, – говорит Чинел. У нее трясутся руки. На пальцах кровь. Чиамер. Он что, сопротивлялся? – Заключают мир. Через неделю сделают официальное заявление. В новостях. – Голос звучит сбивчиво. – Мы победили. – Она не может сдержать слезы. – Онайи, мы победили.
Просто попроси меня остаться. Онайи надеется, что глаза скажут это за нее. Пожалуйста.
– Мы это сделали. – Чинел шагает к Онайи и хлопает ее по настоящему плечу, пытаясь улыбнуться сквозь слезы. – Ты и я. Мы построили… – Ей трудно говорить. – Мы должны построить…
Она падает на колени и рыдает. Роняет лицо в окровавленные ладони и рыдает, рыдает, рыдает, тело бьется в конвульсиях, разрываемое болью, силу которой не может представить даже Онайи.
– Что я наделала? – стонет Чинел, когда может снова взглянуть на Онайи. – Скажи мне, что все это того стоило. Скажи, что это того стоило. Пожалуйста. Скажи мне. Пожалуйста.
Сколько раз она задавала себе те же вопросы? У нее на руках не меньше крови. Судьба выживших. Их личный ад. Вот что Онайи слышит в рыданиях Чинел.
И тогда Онайи опускается на колени и обнимает подругу. Она больше не прячет от нее своего страдания.
Глава 42
Айфи лежит на спине в круге света. Медленно садится. Со всех сторон все белое.
Внезапно мир вокруг превращается в сплошные помехи, как будто чей-то сигнал вторгся в ее поле и с экранов пропало изображение. А потом – ночь. Все сумеречно-голубого цвета. И тишина.
Она осматривается: она в каком-то жилище. Словно из ниоткуда: глинобитные стены, окна, крыша. Затем, как в замедленной съемке, появляется мебель, сначала как будто из пикселей, потом превращается в предметы, до которых можно дотянуться, потрогать. Дом строит сам себя. Перевернутый диван, разломанный стол. Пол комнаты, где она сидит, усеян осколками стекла.
Слышится чей-то плач.
Она поворачивается на звук и видит, что кто-то клубком свернулся у дальней стены. Она щурится, дыхание перехватывает. Это же она сама. Где она… во сне?
Звуки приходят короткими вспышками. Выстрелы. Отрывистые очереди. Падая в траву за окном, гильзы стучат друг о друга. Это… это ее дом. Откуда ей это известно? Она ничего здесь не узнаёт. Но уверена. Совершенно уверена. Взгляд мечется по разгромленной комнате. Потом снова смотрит на себя. Видение. Эта Айфи намного младше. Она ребенок. Держит что-то на коленях. Собаку. Лохматая, шерсть темная, блестящая.
Раздается крик. Голос странный, но такой знакомый заставляет Айфи подбежать к окну и выглянуть в грязный двор. Кто-то маленький, немногим больше ее ростом, тащит по земле женщину. Женщина кричит, отбивается, пытается поцарапать руку, которая, как понимает Айфи, сделана из металла. Рука, сверкая в лунном свете, крепко держит женщину за косы. По земле за ними стелются облачка голубой пыли.
У Айфи колотится сердце. Стрельба вдали снова становится громче.
Маленький солдат подтаскивает женщину к куче связанных, со скованными руками и ногами, людей, которые сидят на земле спина к спине. Сквозь тряпки, засунутые им в рты вместо кляпов, доносится плач.
Айфи чувствует, как от ужаса сжимается желудок. Сердце колотится еще быстрее. Это лицо. Она видела ее раньше. Девочка, напавшая на них, отходит к остальным. Они солдаты. Только без формы. Мешковатая одежда, маски и винтовки. Девочка-солдат встает над заложниками. Она еще ребенок. Остальные – взрослые. Айфи не может отвести глаза.
Неожиданно какая-то пленница вырывается и бьет одного из солдат в колено. Девочка-солдат делает шаг, поднимает винтовку и стреляет.
– Мама! – слышит Айфи свой голос. Крик вырывается из горла раньше, чем она понимает, что происходит. – Мама, – шепчет она. И тут приходит осознание. Это не сон. Это воспоминание. Она в ловушке воспоминания.
Пленница не двигается. Остальные вопят.
Какой-то человек в черном подносит маленький диктофон к мужчине, стоящему за шеренгой детей – их винтовки нацелены в затылок связанных заложников. Мужчина что-то произносит, но разобрать не получается. Прекращает говорить. Айфи не может больше смотреть. Но не слышать тоже не может. Ночь пронзают залпы. Затем – стук гильз. И тишина.
