Ни нигерийцы, ни биафрийцы пока не хотят прикасаться к этой земле. Возможно, когда-нибудь в Биафре будет технология, которая позволит сделать это место пригодным для жизни. Повернуть вспять процесс экологического разрушения, собрать этих брошенных на произвол судьбы мусорщиков пустыни и сделать их биафрийцами.
Намотав несколько кругов и не обнаружив никаких следов беженцев, Онайи берет влево, разворачивается и летит обратно к незагрязненным территориям. Вдали на горизонте видна зелень. На границе с Красной землей уже появилось несколько экопроектов. Выросли новые испытательные объекты, где ученые пытаются придумать, как возродить Красную землю.
Справа она замечает холм, словно разрезанный пополам невидимой линией, отделяющей свежую зелень от загубленной Красной земли. На вершине виднеется дом.
Не вдаваясь в размышления, она уходит влево. Самолет мягко потряхивает. То, что напугало бы других, только бодрит Онайи. Ей нравится слышать подвижность металлических деталей, чувствовать каждую балку, пластину, каждый механизм. Она летит назад, к холму, где красная земля граничит с высокой зеленой травой, – туда, где стоит хижина.
Приземляясь, самолет поднимает облако красной пыли. Онайи набирает последовательность клавиш на контрольной панели и перемещает рычаг переключения скоростей вперед. Когда все отключается, она нажимает кнопку справа от себя, и флексигласовый фонарь кабины открывается с одной стороны.
Онайи спрыгивает на землю и разминает затекшие ноги. Вытягивает шею и смотрит вверх. Под ногами у нее куда-то направляются жук и скорпион, жук с трудом продирается сквозь траву, скорпион – скользит по красной земле. Но их пути никогда не пересекутся.
Ближе к подножию холма видна небольшая клумба. Онайи идет туда. Тропинка уводит ее выше, по склону. Сколько раз она поднималась сюда за последние девять месяцев? И все равно каждый раз как заново. Как будто боится добраться до вершины и обнаружить, что той, к кому пришла, там больше нет.
Но она заставляет себя идти. Не считает шаги, просто поднимается, ритмично, шаг за шагом, выше и выше. Все мысли улетучиваются. Интересно, может, так и бывает, когда молятся. Или медитируют. Она всегда думала: если человек склонил голову или смотрит в пространство, в его мозгу идет работа. Просчитываются проблемы, намечается путь, формулируются выводы. Идет подготовка к следующему взаимодействию с миром. Или контакт с другим человеком, который находится на связи. Как два конца одной телефонной линии. Но здесь для Онайи мир становится тихим – как никогда и нигде. Не слышно даже писка комаров.
И это хорошо, потому что, добравшись до вершины, ей нужно быть спокойной. Спокойно пройти через маленький дворик, где козы жуют траву, по сменяющей грязь каменной дорожке, поднять кулак и постучать в дверь.
Она стоит на пороге, глубоко вдыхает и ждет.
Звук шагов. Дверь открывается.
Женщина по ту сторону двери не улыбается, но Онайи знает, что она рада ей.
– Заходи, – говорит Адаиз. – Давай разобьем вместе колу. – Онайи повинуется: старая привычка, хотя Адаиз больше не ее наставница, а она не ребенок-солдат.
В кухне, совмещенной с гостиной, есть стулья и высокие табуретки, но Онайи и Адаиз садятся на полу, скрестив ноги. У Адаиз в руках тарелка, на ней – орех кола в твердой белой скорлупе. Онайи чувствует его запах – сладкий, цветочный.
Ада протягивает тарелку Онайи, та берет ее с легким поклоном.
– Тот, кто приносит колу, приносит жизнь, – говорит Онайи и смотрит на нее. – И это ты должна разбить орех. – Она возвращает тарелку.
Адаиз колеблется, словно вот-вот откажется, но потом улыбается. Слегка сжав орех механическими пальцами, раскалывает его, разделив на две одинаковые половинки. Берет одну, вторую передает на тарелке Онайи. Вместе они жуют горький, насыщенный кофеином орех.
Закончив, Ада поднимается:
– Пойду принесу пальмового вина.
Слева от Онайи на полках сложены стопкой несколько старомодных книг. Полки занимают почти всю верхнюю часть стены, на них толстые и тонкие томики, есть и свободное место.
Адаиз возвращается с бутылкой пальмового вина и наполняет две глиняные чашки, которые тоже принесла с собой. Она садится, и Онайи видит, как трудно ей просто сидеть. Адаиз всегда жила в постоянном движении, и Онайи представляет, как теперь она пытается заполнить дни, шагая туда-сюда вдоль стены с полками. Как садится в кресло, только чтобы вскочить через секунду. У нее отросли волосы, и в мелких завитках афро видны серебряные нити. Каждая морщинка на лице – свидетельство еще одной битвы, еще одной схватки, когда удалось избежать смерти, уже поглядев ей в лицо. Но теперь есть возможность посидеть спокойно. Наверное, жизнь в этом уединенном месте наконец-то замедлила ее.
Онайи делает глоток из чашки. Сладкое пальмовое вино обжигает горло.
– Я никогда не предупреждаю, что приду, но, кажется, ты всегда знаешь.
Ада пожимает плечами.
– Если всегда готов, готовиться не нужно. – Она подносит чашку к губам и отпивает. – Ты как?
Онайи до сих пор слегка удивляется, когда слышит от Ады этот вопрос. Спрашивает о делах и здоровье, а не о том, готова ли она к операции.
– У меня все хорошо. Добровольно помогаю на пунктах приема. Когда прибывают очередные беженцы, неважно, один или сотня, всегда есть чем заняться.
– Да уж, раньше мы другим занимались. – Адаиз бесстрашно бросается в трудную тему. Даже не понижает голос, как все, когда говорят об ужасах войны. Адаиз не отворачивается от этих вещей. Она признает, что они были. Не пытается убежать. – Хорошо, что есть дело. Хотя ты все равно не сможешь забыть, кто мы и что мы делали. Это всегда будет нас преследовать. Некоторые из нас, конечно, могут всю оставшуюся жизнь казаться образцом здоровья, но разве кто знает, что в голове у другого человека. – Она усмехается, глядя на Онайи. – Даже самые лучшие устройства связи в мире не помогут.
– Поэтому ты и здесь? Подальше от всех?
Адаиз разминает шею.
– Я здесь, потому что мой отец пас коз, а у меня его гены.
– Здесь никто не видит, как ты страдаешь. Должно быть, очень… умиротворяет.
– Шотгорны, летучие мыши, двуглавцы – у всех есть глаза, и они меня видят. – Ада говорит это строго, пытаясь сохранить серьезность, но губы кривит улыбка, и обе смеются. Онайи не помнит, когда в последний раз так открыто смеялась. Успокоившись, Адаиз подливает вина. – Я должна не забывать думать. Жить вместе с прошлым. Прислушиваться к себе. Нам выпало столько войны, сражений, учений, разработки планов, что было не до своих мыслей и чувств. Путь к потере себя. Мы думаем, что, поддаваясь простейшим импульсам, поддаемся своему настоящему «я». – Она качает головой. – Но это не настоящие мы. – Пристально смотрит на Онайи. – Не ты.
– А кто я?
– Ты – девочка, которая еще носила школьную форму, когда впервые сбежала в лес, чтобы найти лагерь повстанцев, потому что знала, что я прячусь там. Ты – та, что в школьном общежитии спала на кровати, столбики которой украсила ленточками. Теперь мир, и у тебя есть время. Потрать его немного на ту девочку.
