Электромагнитный импульс. Любой механизм под его воздействием буквально изжаривается. Бандит падает, его тело бьется в конвульсиях, и вскоре над травой поднимается дым. Теперь он не больше чем металлолом.
Айфи находит караван на поляне. Мальчишек нет. В караване больше беженцев и разных других людей, чем она сначала думала. Почти все в лохмотьях. Многие пытаются хоть как-то обиходить незажившие раны. У некоторых заплечные мешки со скудными пожитками. Несколько женщин несут, примотав к груди, маленьких детей. У остальных нет вообще ничего. Только они сами.
Она соскальзывает вниз с небольшой скалы и останавливается у подножия. Похоже, у них нет лидера. Все бродят туда-сюда, в полном замешательстве.
Поляну почти перегородил трейлер, такой длинный, что часть его уходит в лес.
Из него выходит женщина, ее лицо незнакомо Айфи, но оно излучает доброту. Женщина вытирает пыль со лба и щек, и Айфи замечает, что она вся увешана разными устройствами. Браслеты на обоих запястьях – на них светятся буквы и цифры. Ожерелье, похожее на беспроводной датчик, гарнитура, счетчик Гейгера на поясе. Как будто все функции, с которыми справляется каждый нигерийский планшет, розданы отдельным устройствам. Наверное, и на щиколотках у нее браслеты, чтобы узнавать, который час.
Завидев Айфи, она замирает, но радость и облегчение тут же освещают ее лицо:
– Дитя мое!
Айфи смотрит прищурившись. Язык – не игбо, не хауса и даже не английский. Но она уже видела такие символы, как на браслетах у этой женщины. Мандарин. Пекинский диалект. Перевод автоматически накладывается на ее речь:
– Слава богу, ты жива.
Она обнимает Айфи, едва не отрывая ее от земли, хотя на вид кажется, подними она что-то тяжелое – и переломится спина. Впрочем, Айфи замечает, что руки у нее жилистые и мускулистые. И еще ясно, что оптимизм, сияющий в ее глазах, прошел непростой путь борьбы с отчаянием и цинизмом. Она видела войну. Может быть, даже эту.
Женщина оглядывается по сторонам.
– Ты путешествуешь одна? – спрашивает она. – Или с кем-то еще?
– Нет, только я.
Женщина барабанит пальцами по подбородку.
– А ты не знаешь… не знаешь, здесь вроде была деревня?
– Это была ловушка.
Китаянка смотрит на Айфи:
– Ловушка?
– Здесь были бандиты. Они создали голограмму, чтобы обмануть вас. Наверное, собирались украсть ваши припасы, ну, когда убили бы вас. Но теперь все хорошо. – Айфи кладет руку женщине на плечо. – Я спасла вас. Можете не бояться их.
– А как ты…
Айфи понимает: женщина решила, что лучше не спрашивать.
– Меня зовут Си-Фэн. – Она прикладывает руку к сердцу и слегка кланяется. – А тебя?
– Айфи.
– Ну что ж, Айфи, хочешь пойти с нами?
– А куда? – спрашивает Айфи, хотя и так знает ответ.
– Мы идем в Энугу. Я веду группу биафрийских беженцев, мы постараемся воссоединить их с семьями. Война кончилась. Пора залечивать раны.
Айфи кивает.
– Я тоже иду в Энугу. – Она достает из сумки планшет, вводит комбинацию клавиш, и на экране появляется лицо – голограмма. – Мне нужно найти ее.
Си-Фэн улыбается:
– Хорошо. Это хорошо. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе найти ее. – Она смотрит через плечо и кричит: – Агу!
Айфи выключает планшет и убирает его.
Из толпы выходит маленький мальчик. У него шрам через все лицо, и еще один – от левого плеча до груди. Он держит музыкальную доску, явно видавшую виды. Без улыбки протягивает руку:
– Агу.
– Айфи, – отвечает она и пожимает ему руку.
– Добро пожаловать.
Глава 45
Онайи стоит у забора, за которым находится центр приема беженцев.
По периметру его охраняют легковооруженные биафрийские солдаты.
Рядом с Онайи те, кто выбрал для лагеря место, настолько близкое к границе. Даже после объявления перемирия Нигерию рассекает полоса, где нет закона; она пролегла по некогда плодородным землям, раскинувшимся перед Средним поясом. Сейчас это ничейная территория, отделяющая Биафру от Нигерии, земля, где полно шотгорнов, преступников, мальчишек, для которых насилие никогда не заканчивалось, – земля, где все отравлено радиацией.
Некоторые из стоящих рядом с Онайи сами недавно были беженцами. Они тоже шли по этой дороге – или по другим, похожим. Или их принимали в других пунктах, на побережье. Буксиры биафрийских властей и китайских гуманитарных работников доставляли их лодки. И все беженцы прошли через приемные пункты, где им выдали первое за много лет по-настоящему теплое одеяло, заменили обувь, накормили и залечили раны. Им действительно помогали в этих местах. Однако сколько еще потребуется времени, чтобы восстановиться психологически! Онайи знает, что некоторые всю оставшуюся жизнь будут просыпаться среди ночи в холодном поту. Она видела взрослых мужчин, изменившихся так, что теперь над ними насмехаются дети, дразнят, пробегая мимо.
Но она перестает думать об этом. Сейчас она видит надежду в их глазах. Видит, как они всматриваются в идущую из леса дорогу. Некоторые уже девять месяцев приходят сюда каждый день. Смотрят. Ждут.
Сверху раздается свист. В башнях происходит движение.
Она пристально глядит на дорогу, остальные вытягивают шеи, чтобы лучше видеть, что там, за поворотом.
Приближается караван.
Кто-то подходит сзади. Это Чинел. Становится рядом с Онайи, удовлетворенно улыбается и выгибает спину, разминаясь.
– Ты не вернулась раздавать одеяла? – спрашивает Чинел.
Онайи качает головой:
– Сегодня хочу посмотреть.
Чинел следит за ее устремленным вдаль взглядом и хмыкает:
– Ждешь парня? Давно потерянного возлюбленного?
Онайи хлопает ее по руке:
– Перестань.
– Кстати, эти парни все время обнимали только винтовку. Теперь придется учиться обнимать девушку, – ухмыляется Чинел.
Онайи не отвечает. Проснувшись утром, она поняла, что хочет посмотреть на воссоединение семей. У нее было предчувствие, что сегодня придет караван. Она хочет увидеть момент, когда караван появится на горизонте и все эти люди у ограды станут выкрикивать имена своих родных, надеясь, что их услышат. Увидеть снова, как обнимаются разлученные. Она никогда не забудет, как увидела это впервые. Из леса появилась толпа беженцев, которые из последних сил рванулись к воротам. Все было организовано быстро и четко, биафрийские и китайские работники выстраивали их в очередь, чтобы каждый как можно скорее получил пакет с едой, одеяло и попал на осмотр к врачу. Невозможно забыть, как вдруг останавливался кто-то из работавших у ворот и ошеломленно смотрел в лицо того, с кем на годы разлучила война. Слезы радости, восторженные крики, объятия.
