— Я уже заметила, что у него не простой характер — но это не значит, что у нас непременно возникнут какие-то проблемы в общении. Я способна подстраиваться под собеседника. А, учитывая, что Исайя вообще при мне не разговаривает…
— У него не просто «не простой характер», — останавливая меня, произносит Давид, — У него есть конкретная проблема, с которой он не может справиться, и с которой уж точно ничего не сможете сделать вы.
После его слов некоторое время молчу, напряженно глядя на мужчину. Какая такая проблема может быть у молодого человека его возраста? Сколько ему? Двадцать восемь? Двадцать девять?..
— Он что, болен? — в итоге с вызовом спрашиваю, подняв бровь.
— Болен, — совершенно серьёзно отвечает Давид.
— И чем же? — раздраженно уточняю, — Он вполне дееспособен, раз его назначили моим телохранителем. Так какой может быть причина для подобных предостережений? Каким недостатком вы хотите его наградить?
— Он имеет чёткий диагноз от лечащего врача. Но, если не использовать термины, то у Исайи один недостаток: он — психопат.
Смотрю на Давида во все глаза и пытаюсь понять — ослышалась я или нет?..
Но мужчина молчит, продолжая спокойно смотреть мне в глаза и не делая никаких попыток продолжить или напротив — опровергнуть собственные слова.
… так… Исайя — психопат?..
— Насколько это опасно? — напряженно произношу, пристально глядя на Давида, — Не нужно лирических отступлений: просто ответьте на вопрос. Дед не был сумасшедшим, и я ни за что не поверю, что он выбрал мне в охранники невменяемого человека!
— Вы правы, для вас он не опасен, — ровным голосом произносит Давид, — я вам уже много раз говорил, что никто из нас для вас не опасен. Мы собраны вашим дедом для того, чтобы оберегать вас…
— … оберегать меня, — одновременно с ним произношу, кивая.
Эта аксиома уже порядком раздражает.
— И тем не менее вы несколько раз повторили, чтобы я не сближалась с Исайей, — напоминаю Давиду, — почему?
— Ответь ей, — негромко произносит Ян, спокойно глядя на мужчину.
Тот молча смотрит на меня, не спеша с разъяснениями.
— Мы не можем быть уверены во всех его реакциях, — тщательно подбирая слова, наконец, произносит он.
— Какие именно реакции вызывают у вас больше всего опасений? — ровным голосом спрашиваю, прямо глядя на Давида.
Мне уже надоели эти игры в вопросы-ответы.
Продолжаю внимательно смотреть на своего главного опекуна и понимаю одну вещь: он не ответит. Не сейчас. Или вообще — никогда. В любом случае, в данный конкретный момент ответа я не дождусь.
— Мне нужно прогуляться, — подхватываю сумку с кресла и иду на выход.
— Анна… — стоя на месте, зовёт меня Давид, но я даже не думаю останавливаться.
— Вот, мой телефон, — кидаю сотовый в руки Яна, на секунду разворачиваясь к нему лицом, — проверяйте, что хотели.
— А вы? — светловолосый тренер спокойным шагом идёт вслед за мной.
— Я сегодня обойдусь без телефона, — отвечаю, подходя к лифту, — так что, пожалуйста, уважьте моё желание остаться наедине с собой.
— Во сколько вас ждать сегодня? — уточняет Ян.
— Не ждите меня, — нажимая на кнопку, произношу, — Я останусь ночевать в старой квартире. Мне нужно подумать.
Дверца отделяет меня от пентхауса и двух мужчин, оставшихся в нём, и я спускаюсь вниз. Да, у меня на вечер было запланировано занятие с Марком. Да, перед этим я должна была посетить тренажерный зал и поработать с Яном. И да, деловой этикет с Давидом также ждал меня в течении этого дня — но я всё отменила.
Потому что хватит.
Хватит идти на поводу у тех, кто не способен озвучить правду вслух. Я не отказываюсь от наследства и не рублю все корни.
Я беру паузу на размышления.
При нынешних обстоятельствах это — самое здравое решение.
Глава 10. Я
Открываю дверь ключом и попадаю в свою прошлую жизнь. Старая квартира, старые обои, старая мебель. Ладно, я придираюсь: ремонт я делала после смерти родителей. И мебель тут довольно неплохая. Мы не жили впроголодь.
Но после пентхауса любая квартира покажется серой каморкой.
Прохожу по маленькому коридору, захожу в гостиную. Почему я не чувствую этого здесь? Почему я не ощущаю в этом доме жизни?..
Изумленная своим открытием, обхожу всю квартиру.
Действительно. Словно она не моя. Словно здесь жил человек, который не хотел оставлять после себя следов.
Моя квартира… она была безликой.
Опускаюсь на табурет и смотрю на свою кухню. Всё те же приборы, всё та же посуда, всё те же сковородка с кастрюлей. Но… это вообще моё всё?..
Прикрываю глаза и некоторое время сижу без движения.
А затем осознаю одну простую вещь: мне отсюда даже уносить нечего.
Та одежда, которую я носила раньше… резко поднимаюсь с табурета и иду в спальню, затем открываю шкаф и смотрю на вещи… да, эту одежду я больше носить не буду. Не потому, что она не модная или дешёвая. Мне плевать на ценник. Нет. Я не буду носить её, потому что она такая же безликая, как вся моя квартира. Как вся моя жизнь до появления в ней завещания деда и четвёрки наставников.
Я могу вернуться сюда, в этот дом — но для того, чтобы при этом не погрузиться обратно в депрессивное болото, здесь, как минимум, нужно сделать ремонт. А как максимум, мне нужно отремонтировать себя изнутри — потому что лучше, чем моя собственная квартира, никто не покажет мне, сколько у меня на самом деле проблем.
В основном — с пониманием себя.
Да, кажется, в какой-то момент жизни я просто перестала понимать себя. И любить себя. А это, в свою очередь, отразилось на всём моем мире — и внутреннем, и внешнем.
Вопрос только в том, как давно это произошло? После смерти родителей? Или раньше?
И почему мне кажется, что дедушка догадывался о моих внутренних проблемах? Догадывался и делился своими догадками с четверкой будущих наставников?
Может, именно поэтому Давид не хотел, чтобы я общалась с Дашей и Владом? И именно поэтому Марк не стеснялся в выборе выражений, когда разговаривал со мной? А Ян — напротив, был очень добр ко мне и всегда пытался найти решение, способное удовлетворить всех и не задеть ничьих чувств?
А Исайя…
Он ведь вообще не хотел смотреть на меня поначалу. Да, он отводил взгляд, когда мы были в одном помещении, и старался не пересекаться со мной… до недавнего времени.
Неужели он презирал меня?
Оглушенная собственным открытием, отхожу от шкафа. Он же не мог испытывать ко мне столько антипатии?.. Или мог?..
