Новая серьезность моды шла в ногу с новой реальностью, обретенной женщинами; более того, родилось представление о значимости любой одежды, какую бы форму она ни принимала. К антропологическим исследованиям добавились новые, психологические, благодаря которым примитивное искусство выглядело менее примитивным и куда более близким к визуальным проявлениям современности. Истоки смыслов этих проявлений, в том числе и в одежде, начали обнаруживаться в недавно открытом бессознательном, которое тоже стало остросовременной темой.
Наряду с этими открытиями неожиданные направления развития обрела фотография. Фотосюрреализм придал тайным фантазиям будоражащую графическую жизнь и подлинность, поскольку развивал темы внутренней одержимости и подавленной тревоги. Камера той эпохи, уже начавшая подчеркивать и продвигать восприятие не только новой техники, но и новой архитектуры и скульптуры, стала играть чрезвычайно важную роль в понимании того, как предположительно должна была выглядеть одежда.
Глянцевая абстракция промышленного и архитектурного дизайна эпохи модерна была уже хорошо отражена в тогдашней графической иллюстрации и в живописи, и камера посредством светотени могла придать ей убедительную драматичность. Но техника и здания, как бы захватывающе они ни были переданы, не имеют собственной сложной души. Камера модного фотографа, следуя сюрреалистской тропой, сумела показать, как на самом деле далеки одетые люди от любых других материальных объектов и как глубоки и загадочны источники элегантности в одежде. В ответ на это формы одежды начали терять ясность и прямолинейность и приобретать тревожащие нюансы: мужские костюмы стали сидеть свободнее, на них появились складки; у женских платьев, шляпок и туфель форма стала выразительнее, а фактура интереснее.
На протяжении 1930-х годов фотография постепенно вытеснила рисунок на самом высоком уровне искусства моды. Модная фотография переросла в усложненную форму искусства, ею занимались лучшие фотохудожники, чей взгляд имел наибольшее влияние на восприятие одежды. Эти новые фотографические исследования внутренней жизни с визуальных позиций показали, насколько важна роль одежды для любого жизненного опыта. В гармонии с инновационной художественной фотографией, с кинематографом и профессиональной фотожурналистикой модные иллюстрации 1930-х тоже начали фиксировать прекрасное мимолетное психологическое мгновение просто ради него самого. Ранее они фиксировали моду как статичный образ, на основе либо истории живописи или гравюры, либо нового декоративного искусства. В 1930-е же годы современная мода оказалась, напротив, неразрывно связана с развитием бесконечно суггестивной магии фотокамеры.
Такое смещение эмфазы в образности моды решающим образом повлияло на представления о том, как должна выглядеть одежда, и в конечном счете изменило ее характер. Вместо того чтобы оставаться объектами современного дизайна, подобно кораблям или машинам, одетые фигуры на модных фотографиях стали выглядеть как образы из снов или грез; более того, они теперь напоминали персонажей коротких неоконченных кинодрам. У этих персонажей не было ни прошлого, ни будущего, их неспокойное существование длилось всего миг. Мода, да и собственно одежда, постепенно усвоили идею не только стремительного движения сквозь течение жизни или сквозь игру мыслей и чувств, сопутствующую этому течению, но и идею быстрой и решительной замены, сменяемости тенденций. Эти кадры, мгновения массового производства, следовало проживать, меняя один за другим наряды также массового производства, совершенно разные, не похожие друг на друга ансамбли. Постепенно в общественном сознании укрепилась мысль, что одежду не следует ни перешивать, ни ремонтировать — только полностью заменять.
Именно благодаря этой перемене взглядов стал возможным бизнес по продаже одежды секонд-хенд, достигший в наши дни огромных масштабов. Он начался с появления в 1970-е годы стиля ретро и распространения моды на поношенную одежду — или притворяющуюся таковой. В прежние времена одежда секонд-хенд имела очень нездоровую репутацию — считалось, что ее носят только маргиналы, слишком опустившиеся, чтобы заказывать или самостоятельно шить себе одежду; что это пристало лишь самым бедным, тем, кого называли отбросами общества. Торговля подержанной одеждой, конечно, существовала веками, в основном это были самые простые, скромные вещи, которые носили низшие классы, — когда кто-то мог продать пальто, чтобы купить хлеб, а другой — заработать монету-другую, чтобы купить пальто. Самые роскошные наряды самых богатых тоже продавали перекупщикам слуги, получившие их в подарок, и затем их покупали и переделывали другие люди в других целях.
Франц Ксавье Винтерхальтер. Портрет австрийской императрицы Елизаветы. 1865. Фото DEA/G. Nimatallah/DeAgostini/Getty Images
Мода могла постоянно требовать перемены облика, но в гардеробе элегантного человека новый образ зачастую создавался из уже существовавших предметов одежды. Одежду из дорогих тканей распарывали и шили новые вещи, в которых сохранялась прочная связь с их прошлой жизнью, питающей новую; мода строилась в прямом смысле на собственном фундаменте. Даже когда старые предпосылки и институции рушились, одежда могла нести своим владельцам сообщение о выживании и непрерывности. Это становилось возможным благодаря ее квазиорганической живучести, преодолевающей быстрые изменения моды, связи с собственным прошлым, проявлявшейся в прежних тканях и ручной работе. В начале XX века, следуя установившемуся обычаю, хорошую модную одежду часто переделывали так, чтобы она соответствовала моде следующего года, тщательно чинили или перешивали новым способом для себя или членов семьи. Эти наряды могли со временем отдавать слугам или иногда в театр, где они окончательно изнашивались или перекраивались до неузнаваемости, и никто не думал о том, чтобы дать им вторую модную жизнь.
Хорст П. Хорст. Светская фотография. Платье Christian Dior. Vogue. Декабрь 1949 © Condé Nast
После Второй мировой войны в моду вернулся романтический идеал, окружавший тайной фигуру женщины и ее физическое существование. Благодаря маленьким сборчатым корсажам (вверху) в сочетании с длинными перчатками, изящная головка и обнаженные плечи выступают, словно цветок, из облегающего футляра, уравновешенного внизу огромным воланом юбки. Портрет императрицы (на фото выше) разъясняет происхождение таких эффектов: облако невероятных размеров юбки, украшенной блестками, словно несет на себе женский бюст в стебле корсажа и увенчанную драгоценностями голову. На обоих портретах поза подчеркивает обнаженную спину и плечи модели.
Но с гигантским ростом массового производства как красивой одежды, так и модных образов, вещи, которые использовались совсем недавно, стали гораздо быстрее передаваться дальше без всякой переделки. Поначалу в моде превалировали старые идеи, и быстрый оборот вещей приговаривал множество вещей к забвению — они отправлялись в небытие, уступая место новым, то есть это был путь в один конец. Но теперь ношеную одежду снова приобретают, и она снова и снова становится модной в новых контекстах, не опускаясь мгновенно до статуса немодного барахла. Благодаря синтетическим тканям, которым нет сносу, отбракованная одежда сохраняет жизнеспособность, свойственную изделиям массового производства; она готова играть новые роли в новых драмах, готова сразу, без перерыва, участвовать в дальнейших представлениях, вместо того чтобы умирать и возрождаться переосмысленной.
