Однако если вы находите и выбираете одежду, которая соответствует вашим самым потаенным мечтам, вы, конечно, выдаете себя. Даже если никто не будет смотреть на вас или интерпретировать увиденное, другим станет известно, какие цвета, формы и стили вы горячо предпочитаете, а каких всегда избегаете, варианты каких вещей всегда ищете. Иными словами, о вас станет известно все, что вы, возможно, хотели бы скрыть, все, из чего состоит, пусть даже вы этого не осознаёте, образ, которому вы бессознательно хотите соответствовать или который, по вашему мнению, вам присущ. Вы знаете, что всегда носите свитера с высоким воротом или никогда не надеваете ничего зеленого, или любите просторную, а может быть, напротив, обтягивающую одежду. Если кто-то спросит, почему вы одеваетесь именно так, то, скорее всего, у вас найдутся правдоподобно звучащие объяснения. Если вы — мужчина, который ненавидит галстуки или обожает их, или любит цветные рубашки и терпеть не может белые, или ни за что на свете не наденет шляпу, — вы наверняка сумеете придумать логичное обоснование любой из этих особенностей. Но мы знаем, что мода не основана на логике; желание рационализировать только показывает, что мы знаем, как иррационально выглядим.
Единообразие, услужливо сохраняемое современной модой, дает необходимый фон для вольной игры иррациональных проявлений желания и отвращения: на поверхность выходят неискоренимые бессознательные желания, глубоко упрятанные воспоминания, подлинный склад ума. Как уже отмечалось, разнообразие проявлений бессознательного обеспечивают сами формы, принимаемые одеждой, потому что они проистекают из глубоких фантазий, общих для всех в единой культуре. С новой свободой личного выбора, не ограниченной строгими социальными кодами, индивидуальная психика может иллюстрировать себя сколь угодно подробно, используя современный визуальный вокабуляр одежды, собиравшийся поколениями. Модный бизнес добавляет в эту смесь все новые и новые поверхности тканей, отчего темы меняются все быстрее: дизайнеры исходят из своих собственных неосознанных желаний и осознанных воспоминаний, рассчитывая на отклик как можно большего числа покупателей и на формирование новых рынков.
Рекламная фотография. Марлон Брандо в фильме «Трамвай „Желание“». 1951. Фото ullstein bild/ullstein bild via Getty Images
Мятежная мужская мода второй половины XX века началась с футболок и синих джинсов сельскохозяйственных рабочих; потом ее подхватили юные городские бунтари. Брандо явно демонстрирует, что футболка на нем — нижнее белье и что она так же сексуальна, как игра его мускулов.
Многие традиционные формы воротников и манжет, разновидности украшений на разных элементах одежды — погончики на плаще, сборки на полочках рубашки, цветок на лацкане, — просторная или облегающая одежда для разных частей тела, расположение швов, карманов, пряжек, молний, пуговиц, не говоря уж о цвете и его комбинациях, узорах и их сочетаниях, конкретных тканях для конкретных предметов одежды, орнаменте из абстрактных форм или изображений животных и растений — все это постепенно развивалось, формируя изменчивый, но все же довольно-таки последовательный образ современного швейного изделия с автономной историей. Это — основа современного платья, аккумулированный словарь современной швейной формы, полный множественных пересекающихся значений, которые мы все наследуем, несмотря на перемены в обществе и — даже — перемены в моде. Большинство модных тенденций просто слегка видоизменяют рецепт: делают вещи из непривычных тканей, опускают пуговицы ниже, зауживают бедра и наоборот, изымают предметы гардероба на время из оборота, но все это — из тех же ингредиентов, которые по-прежнему находят в нас живой отклик.
Со временем появлялись и новые элементы, большинство из которых создавали новый взгляд на старые условности, а не вытесняли их полностью. К примеру, колготки можно назвать более совершенным вариантом чулок с поясом, но они не заставили их исчезнуть, а лишь попросили подвинуться. Застежки-молнии, теоретически сугубо утилитарные, с самого своего появления в 1920-е годы стали использоваться в качестве украшения и намека, что сохраняет в них ощущение новизны и современности и обеспечивает долгую жизнь. Не многие вещи исчезают быстро; обычно на это уходит не менее полувека. Стили и их психологическая нагрузка имеют тенденцию задерживаться надолго, порождая комфорт и смутное удовлетворение, смешиваясь с новыми вещами, которые восхищают и обольщают. Самый свободный личный выбор из тысяч имеющихся вариантов способен, таким образом, выдать бессознательную привязанность к старинным семейным табу, к этническим или местным обычаям, к страстным увлечениям детства, а главное, к самым базовым сексуальным пристрастиям, даже когда поверхностный выбор следует за новыми модными трендами.
Однако важнее всего то, что это «предательство» и эти связи по большей части остаются незаметны! Они обусловлены внутренними движущими силами, они управляют вашим выбором, но случайный наблюдатель видит лишь общие характеристики той моды, которую вы для себя избрали, и судит о том, кем вы хотите быть, в широком смысле. Наблюдателю не понять, почему вас отвращает синий цвет, или почему вы любите вещи «в талию», или почему вы автоматически выбираете серебристые узоры, а не золотые и не разноцветные. Многие необычно выглядящие люди одеваются, очевидно, в соответствии со своими глубокими убеждениями, которых наблюдатель не разделяет. Люди в экстравагантной одежде явно не знают, как выглядят на самом деле, но довольны тем, как чувствуют себя и как, по собственному мнению, в ней выглядят. Эти люди, возможно, настоящие оригиналы, пусть даже их и не ценят по достоинству. Все знают, что у одежды есть свой язык, однако ее сообщения очень часто уходят впустую; зачастую это всего лишь бормотание себе под нос.
Тревоги
Притом что мода испытывает на себе разнонаправленные силы, ясно, что лучше всего одеты те, кто лучше всего знает себя. Это утверждение справедливо для любого жанра моды: шик или антишик, безопасный, идеологический, городской, провинциальный, странный, традиционный, местный, политический, «модный». Знание себя может быть сугубо телесным, когда человек прекрасно понимает, как он выглядит и ведет себя. Он отнюдь не лелеет набор фальшивых, заслоняющих истину, мифов о себе. Человек может плохо понимать себя в других вопросах, может быть чудаком или занудой, но, когда мужчина или женщина имеет верный внутренний взгляд на свой физический облик, на такого человека приятно смотреть — хотя бы благодаря тому, как он выбирает и носит одежду. Такие люди никогда не выглядят глупо, даже если фасон, которого они придерживаются, сам по себе достаточно дурацкий. В основе их уверенности лежит сексуальное самоосмысление, интуитивное понимание того, что помогает этому конкретному телу пребывать в движении и действии в социальном окружении, а что мешает. Человек должен знать, как его собственная одетая фигура ведет себя и выглядит на самом деле, а не тогда, когда он специально позирует перед зеркалом.
Если самопознание действительно происходит, то, как правило, бессознательно, а значит, вряд ли оно вообще является знанием, и эффекты знания о себе — лишь один из видов бессознательного откровения. Искать его сознательно означает посвящать время и усилия именно визуальному самопознанию, а не физическому или моральному совершенствованию. Это бесстрастное изучение себя во множестве зеркал, своего рода тайная тренировка, результат которой — новое знание о вашем физическом облике: то, как вы выглядите сзади и сбоку, сидя и на ходу, ваши обычные движения головой, жесты, мимика в процессе речи. Иными словами, самопознание требует глубокого интереса к собственной персоне, уже вышедшего из моды, особенно в пуританской Америке. Он ассоциируется скорее с дорогими французскими куртизанками или английскими денди эпохи Регентства, чьим единственным ресурсом было их явное физическое очарование, требовавшее постоянного «техобслуживания», поддерживаемого тщательнейшим самоизучением. Для спонтанности в этой программе места не было, так что опрометчивое выражение реальных чувств или обнаружение внутренних противоречий не входило в число желаемых последствий.
