Современный мужской костюм — один из выдающихся примеров того, как мода развивала форму. Для начала она взяла набор имеющихся стандартных немодных предметов одежды, четко указывавших на желаемые в данный момент виды маскулинности, и объединила их современным способом в хорошо интегрированную абстрактную визуальную схему. Эта формальная композиция имела в основе сексуальный заряд и обладала достаточной гибкостью для того, чтобы нести в себе меняющиеся социальные смыслы — казаться инклюзивной или эксклюзивной, снобистской или демократичной, душной или легкой, быть мрачной и скучной или блестящей и изящной, означать безжалостность и обман или искренность и честность, — но при этом следовать независимой и динамичной формальной траектории, которая еще не достигла конечной цели.
Подлинная перемена, которая проявляется в наши дни в сексуальной гибкости одежды, знаменует новый этап моды в целом, отражающий очередной прорыв в современном сознании. Существование медиа сделало всю эфемерную образность более ощутимой и реальной и гораздо и намного более значительной чем прежде: уже никто не считает, что визуальные формы искусства существуют в мире, отделенном от всей визуальной повседневности. Сегодня производство визуальной истины — большой бизнес, а не сфера приватных мук творчества и не область простого обмана. Следовательно, одежда, закрепившаяся в роли популярного коммерческого механизма, машины по созданию образов, ушла еще дальше от бессознательности традиционных обычаев и прочно утвердилась в осознанном движении самостоятельных (отделяемых) видений, где «традиционный обычай» — всего лишь один из аспектов этого потока.
Мода заявила права на свое место в новом меняющемся визуальном мире, где ни один взгляд ни на одно явление не признается единственно верным. В некотором смысле мода просто позволила себе откровение и показала, что она всегда была занята такой работой; из-за перемен в общественном сознании мода как феномен стала важнее и значительнее. Она больше никогда не остается без пристального внимания, ее больше не воспринимают как нечто поверхностное, несерьезное и потому несущественное. Теперь по этой самой причине ее, напротив, считают очень важной. Мода подтверждает глубочайшее значение всего внешнего. Для тех, чье умение смотреть и видеть ограниченно, это дополнительное бремя, и оно по-прежнему навлекает на моду неприятности, еще более подчеркивая ее значимость. Мы живем в мире видимых проекций, и все мы в нем — видимые проекции. Нравится вам это или нет, все мы как-то выглядим и все за это отвечаем.
Дэвид Парсонс из танцевальной компании «Parsons Dance Co.» в костюме Calvin Klein. Фотография Луи Гринфилда из приложения «Мужская мода» в Times. 28 марта 1993 © Lois Greenfield, 1993
Костюм в полете словно стремится навстречу неведомому будущему. Что только ни делали с оригинальным элегантным костюмом — он не только не сходит со сцены, но вновь и вновь подтверждает свою динамичность и неисчерпаемость своих возможностей.
Еще одна черта новой медийной жизни моды — широкое образование, которое каждый получает благодаря разнообразию и качеству одежды, распространившейся по всему миру. Можно видеть все, рассуждать обо всем, развивать в себе сложный и изысканный вкус в одежде, причем даже не прилагая особых усилий. У нас есть возможность уверенно судить о том, как одеты публичные персоны, чьи наряды мы можем рассматривать во всех подробностях; у нас есть возможность видеть, как одеваются в Брюсселе и Иерусалиме, в Лондоне и осажденном Сараеве, в Эль-Кувейте и в голодающем Сомали. Эти детали, обращаем мы на них внимание или нет, доступны нам прямо в собственных гостиных; никакая одежда больше не кажется чуждой, хоть и может казаться странной.
В нашем собственном мире уже признано, что сигналы, посылаемые модой, противоречивы; уже очевидно, что в них одновременно присутствуют бессознательные и сознательные факторы. В моде каждый обращается сам к себе, как поэт. Дизайнеры просто снабжают нас словарным запасом для таких обращений, а публика в ответ может воодушевиться, замереть в восхищении или вообще не заметить. Знаменитые кутюрье еще больше, чем раньше, походят на кино- и видеорежиссеров, а не на мастеров-одиночек, даже если они и есть мастера-одиночки. Одним тенденциям они следуют бессознательно, другие старательно развивают или, напротив, избегают их; они принимают проницательные решения на основе неосознанных импульсов. Они заимствуют друг у друга. Они совершают ошибки, которые им дорого обходятся. Желание быть узнаваемыми порой делает их работы чересчур вычурными, а это вызывает непредсказуемые реакции.
Но с тех самых пор как мода распалась на отдельные категории, высокая мода больше не устанавливает форму, по которой отливается вся остальная женская мода, так что мужчины снова задают тон, определяют диспозицию, в которой нет места диктату чьих бы то ни было прихотей. Большую часть одежды производят рядовые дизайнеры, используя широкий спектр фантазийных источников, удовлетворяющих множество рынков. Поэтому дизайнеры в целом больше не воспринимаются как тираны — скорее как компетентные практики, вдохновенные экспериментаторы, дерзкие авантюристы или сумасбродные азартные игроки. Все они нацелены на выгоду, которая в основном зависит от утвердившейся формы, но существенно возрастает лишь в том случае, если в этой форме возникают сюрпризы. Чем мощнее волна, которая нас несет, тем больше нам хочется верить, что мы свободны; но, как бы то ни было, мы всегда знаем, что мы в небезопасности.
Иллюстрации
Римский барельеф Алтаря мира, западная сторона. Рим. 13–9 годы до н. э. Фото DEA/G. Dagli Orti/DeAgostini/Getty images
Византийская мозаика. Императрица Феодора со свитой. Равенна. 500–526 годы н. э. Фото Prisma/UIG/Getty images
Хотя мужское и женское платье в реальности различалось, художники Античности и раннего Средневековья изображали мужчин и женщин одинаковых размера и форм, в схожей одежде. Все наряды приводились к стилистическому единообразию, сближая, а не разделяя оба пола.
Мария-Антуанетта и Людовик XVI. Французская модная картинка. Ок. 1778. Государственная библиотека Франции, Париж
Жак-Луи Давид. Портрет Лавуазье с супругой. 1788. Метрополитен-музей, Нью-Йорк
