Вообще, мужская мода нового времени — замечательное достижение современного визуального дизайна. Словно греческий ордер, она опирается на определенный набор формальных правил, но при этом течет в потоке непрерывных перемен с той же скоростью, что и женская. Как и другие аспекты дизайна, она служит важной иллюстрацией современных взглядов и чувств (а не консервативным прибежищем от них), поскольку за модой признают именно такую функцию. Тенденции современной женской моды это подтверждают: все чаще отмечается включение деталей мужского костюма в женский наряд в самых разных целях, адаптируются вышедшие из моды, на время отвергнутые самими мужчинами элементы, поскольку они остаются внутри канона и удовлетворяют визуальным требованиям. Женская мода, столь наглядная, столь «модная», часто выявляет и демонстрирует нам, насколько интересна мода мужская.
Недовольство модой как явлением высказывалось с самого ее возникновения. Претензии предъявлялись к этически или эстетически неприемлемому виду, к дороговизне или неудобству перемен; в особенности критиков не устраивало само требование, чтобы люди обоих полов постоянно следили за своей внешностью. Тем не менее стоит отметить, что долгая и счастливая жизнь моды началась в средневековой христианской Европе, то есть она росла рядом с религиозными и интеллектуальными идеалами, которые возвышали ум и душу над плотью и материальным миром. Очевидно, что в таком климате очарование моды таится в ее коварном бессознательном воздействии, непременной визуализации фантазий, которые в противном случае останутся невыраженными. С тех пор как началось это движение, мода не только привлекает приверженцев, но и возбуждает страх и отвращение. Литература, направленная против моды, обширна, красноречива, опаляюще изобличительна и насчитывает далеко не первое столетие.
Значения моды
Наиболее яркие формы моды не укладываются в традицию и требуют социальных интерпретаций. Но поскольку источники этих форм, как правило, неосознаваемы и скрыты от современников, социальное значение добавляется позднее и проецируется задним числом на тот или иной конкретный феномен. Как и в прочих областях, истолкование с позиций другого исторического момента зачастую оказывается неверным, что-то упускает или добавляет. Но в любом случае высказывания современников моды следует принимать с серьезными оговорками. Сейчас мы можем, к примеру, сказать, что подплечники, расширявшие плечи женского пиджака в 1980-е годы и исчезнувшие в 1990‐е, свидетельствовали о желании подражать внешним признакам мужской силы. Однако в пору расцвета этой моды никто из ее последователей не мог признаться в подобном и привлекательность нового облика объяснялась иными, более симпатичными причинами — например, что благодаря такому ухищрению талия становится ýже. С одной стороны, талия действительно становилась ýже, с другой, визуальное уменьшение талии — недостаточное объяснение, как недостаточно и желание напрямую подражать накачанным мужским мышцам.
Такое объяснение оказалось удобным и вполне удовлетворительным в недавнем прошлом. На фоне укрепившегося феминистского движения социальные явления и перемены в моде совпали, и параллель между ними просто напрашивалась. Впрочем, именно тогда, когда кажется, будто ясность зрения обретена, мы вполне можем ошибаться насчет подсознательных мотиваций, таящихся в моде былых времен, и вчитывать в них свои нынешние проблемы. Следует учесть, что и насчет недавнего прошлого мы порой заблуждаемся. Стремление подбирать простые ответы ошибочно, об этом следует помнить, когда ищешь подлинное значение формы.
Одна из проблем заключается в том, что многие элементы одежды не поддаются такому же простому истолкованию, как расширенные плечи. Многие с виду забавные явления моды явно имеют какие-то непостижимые источники, и потому легкие ответы даже там, где они напрашиваются, кажутся сомнительными. Некоторые мотивы легко объяснить сознательным следованием тому или иному образу: например, когда воспроизводятся внешние черты известного актера, певца, спортсмена или политика, иных персон, олицетворяющих страну, когда элемент одежды выражает поддержку определенной партии и т. д. Но как насчет страстного увлечения определенной формой воротника, определенной высотой карманов, способом шнуровать обувь или стилем кепок? Как это соотносится с текущими психологическими предрасположенностями? Кто запускает очередной модный бум и почему другие его подхватывают? Почему одни подхватывают, а другие нет?
На эти вопросы мы получаем неполные ответы — то ли дело в хитроумной изобретательности коммерческих дизайнеров, то ли в огромной, но быстро проходящей популярности определенных социальных групп и публичных фигур. Вожделение к конкретному облику и крою прокатывается волной по разным сегментам населения, и, прежде чем взяться за анализ, наблюдатели просто замирают в изумлении. Я утверждаю, что ведущей силой в моде является жажда формы как таковой, а не стремление выразить какой-то смысл; достаточно любви к самому облику, а современные представления об искусстве и дизайне укрепляют эту любовь. Любовь к конкретной форме зарождается лишь там, где прежняя форма уже не вызывает острого желания и возникает эстетическая апатия, которая зачастую не осознается и становится очевидной лишь тогда, когда предлагается новая форма. Поскольку идеал формальных перемен уже усвоен, любой форме суждено появиться, процвести и уйти. Тем не менее революционизирующий поток моды побуждает изобретать нечто новое, прежде чем мы признаемся, как нам надоело старое.
Широкие плечи 1980-х годов часто сочетались с брюками унисекс и короткими волосами, реализуя задачу подражать мужскому облику, но эти же самые широкие плечи носили и с пышной гривой волос, короткими юбочками в обтяжку и высокими каблуками. Оба набора скорее были связаны как с прежними и новыми образами, предлагавшимися средствами массовой информации, так и с предшествующими модными тенденциями, а не с представлениями о феминности или маскулинности. Учитывая постоянное изменение телесных форм, вызванное текучестью моды, широкие плечи настоятельно хотели вернуться, поскольку их давно уже не было в обороте. Их более ранний вариант, восстанавливаемый по старым фильмам, шел в комплекте с короткими юбками и длинными волосами, а не длинными брюками и короткой стрижкой. Длинные брюки и стрижка в тех старых фильмах были мужскими признаками, а теперь, следуя общей современной тенденции соблазняюще наряжаться в устаревший мужской костюм, эти признаки смогли присвоить себе женщины.
Очевидно, и густые кудрявые гривы, и короткие «ежики» не могли не появиться вновь в женской моде после вызывавших тонкие насмешки начесов и прилизанных локонов, столь распространенных двумя десятилетиями ранее. Визуальные изменения зависят от того, что в данный момент находится перед глазами: они не могут черпать смысл из воздуха и соотносить его с формой. В континууме моды форма должна развиваться из предшествующей формы, противостоя ей, искажая свою предшественницу или утверждая ее. Какая бы форма ни возникала в итоге, позднее ей будет придано значение в соответствии с современной ментальностью. Поэтому искать в ней внутренний смысл — мужскую силу в расширенных плечах или женскую покорность в тугих корсетах — вероятно, в любые времена рискованно.
