Те, кто считал сохранение православия главной задачей эпохи и был готов остаться верным своим идеалам даже ценой жизни, выступали против сближения Палеологов с Западом. Патриаршее духовенство сыграло важную роль в поощрении этого движения, поскольку они понимали, что объединение церквей поставит под угрозу их могущество и привилегии. Оппозицию им составляли не только императоры, но и аристократы-предприниматели, имевшие экономические интересы на Западе, а также новообращенные интеллектуалы, возлагавшие надежды на западный крестовый поход как способ избавления от османской угрозы. Все они горько ошибались.
Меняться или нет?
Период после гражданской войны и первая вспышка Черной смерти знаменуют собой крайне сложное и неблагополучное время для византийской культуры. Империи уже не хватало денег, чтобы содержать большое количество ученых. Конечно, некоторые возможности заработка сохранялись: например, можно было писать сочинения, восхваляющие императора и его семью. Правда, теперь таких произведений становилось все меньше. Упоминания об ученых мужах и интеллектуалах по-прежнему встречаются в источниках того времени, однако их существование доказывает прежде всего их обширная корреспонденция: от эпохи Палеологов до нас дошло более 6000 писем.
Стремительный подъем аристократов-предпринимателей и их огромные состояния, по всей видимости, наложили свой отпечаток на традиционное восприятие образования. Стремление усердно грызть гранит науки, постигая чудеса античной Греции и изучая тонкости аттического диалекта древнегреческого языка, потеряло свою актуальность. Обучение теперь было направлено на решение деловых вопросов и приобрело сугубо практический характер. Если в прошлые эпохи наиболее могущественные и состоятельные государственные деятели были известны благодаря своей образованности и уровню культуры (Метохит, Хумнос и даже Апокавк), то Лука Нотарас или Георгий Гуделис едва ли могли похвастаться хоть какой-то ученостью.
Другой возможной причиной феномена стало всеобщее распространение исихазма, или паламизма, как некоторые противники предпочитают называть эту духовную практику. Это учение подразумевало отказ от светского обучения и полное сосредоточение на мистическом прочтении настоящего и будущего. Такой самоуглубленный взгляд на мир подразумевал, что причины постоянных прегрешений кроются в пороках современности, которые, однако, не приписывались конкретной группе людей, скажем, богатые не обвинялись в притеснении слабых или в отказе от помощи государству. Следует отметить, что мыслители другого толка были всегда куда более скоры на расправу. Исихазм, сознательно или случайно, проповедовал уступничество и, по сути своей, поддерживал статус-кво. Монашество со своими довлеющими идеалами мгновенно уличало всех несогласных с этой доктриной, делая инакомыслие почти невозможным. Все это не говорит об отсутствии выдающихся мыслителей того времени или об издании исключительно богословской литературы. Иоанн Хортасмен (ок. 1370 – ок. 1436/37), например, был служителем церкви, однако интересовался геометрией, астрономией, философией Аристотеля, риторикой и поэзией, будучи при этом ярым коллекционером и переписчиком древних рукописей.
Растущее отчаяние спровоцировало бурную реакцию. Некоторые византийцы – большей частью интеллектуалы – обратились в католичество; другие находили утешение в магических практиках, из-за чего патриархат начал охоту на ведьм. В ходе преследований выяснилось, что среди практикующих и сочувствующих были представители элиты, духовенства и монашества. Интеллектуальная элита начала движение на Запад. Теперь, когда перспективы развития на Востоке становились все более призрачными, а угрозы вражеских вторжений в Византию – все более реальными, ученые стали искать возможности преподавать греческий язык в Италии. Там на него был большой спрос еще с середины XIV в. Варлаам Калабрийский стал одним из первых учителей греческого языка, а среди его учеников был сам Боккаччо. Около 1396 г. во Флоренцию в качестве преподавателя греческого языка во Флорентийском университете был приглашен аристократ и дипломат Мануил Хрисолор. Он систематизировал грамматику, что заметно упростило изучение языка и сделало его новую систему весьма популярной.
Наметившаяся тенденция получила особое распространение среди участников Ферраро-Флорентийского собора 1438–1439 гг. Их знания и ученость, а также ценнейшие рукописи с неизвестными на Западе трудами спровоцировали настоящий ажиотаж. Считается, что именно лекции Георгия Гемиста Плифона о Платоне сподвигли Медичи на спонсирование Академии Платона во Флоренции. Это учреждение объединило виднейших ученых итальянского Возрождения. Многие из переехавших в Италию перешли в католическую веру, начиная с государственного деятеля и ученого Димитрия Кидониса в 1350-х гг. и заканчивая Виссарионом Никейским в 1430-х гг. (см. следующую главу). С их легкой руки началась вторая волна переводов с латыни; в этот раз особое внимание уделялось богословским текстам, в частности авторитетным трудам Фомы Аквинского – одного из ключевых мыслителей-схоластиков, что предполагало открытость альтернативным теологическим учениям.
В то же время итальянцы стекались в Византию для изучения греческого языка и пополнения коллекций рукописей. Например, в 1423 г. Джованни Ауриспа привез из Константинополя в Италию 248 книг. А Франческо Филельфо (XV в.) жил в Константинополе в 1420-х гг., где изучал греческий, женился на византийской аристократке, поступил на дипломатическую службу, а впоследствии сам стал преподавать греческий язык в Италии. Он написал бессчетное количество писем, причем некоторые из них были на греческом (удивительно, что он писал на нем даже своим приятелям-итальянцам; это лишний раз доказывает, насколько престижно было владеть этим языком). Франческо также сочинял стихи (включая крайне льстивый опус в адрес Мехмеда II: после 1453 г. итальянец хотел освободить свою тещу-гречанку). Филельфо, ставший значимой политической фигурой в Италии, оказывал поддержку византийским эмигрантам на Западе как до, так и после 1453 г., и даже сказал про себя: «Я грек до мозга костей».
Еще одним гуманистом эпохи итальянского Возрождения был Кириак Анконский (первая половина XV в.). Он был примером того, как купец стал ученым: он изучил греческий язык во время многочисленных поездок на Восток. Письма и дневники Кириака – ценнейший источник информации, поскольку он скрупулезно описал (а местами и зарисовал) все надписи и древние развалины, которые ему встречались во время его путешествий; многое из описанного им безвозвратно утрачено. Его тексты пронизаны трогательным псевдоязычеством, повествование исполнено нимф и стихов, посвященных языческим богиням, хотя сам Кириак был ярым борцом за проведение вселенского собора и организацию крестового похода, чтобы освободить Византию от османов. К моменту его смерти состоялось и то и другое (хотя не привело к желаемым результатам), однако, к счастью, ему не довелось стать свидетелем сдачи Константинополя туркам.
Была и обратная сторона медали: те, кто имел тесные контакты с латинским Западом и с мусульманами-османами, выбрали свой способ самовыражения, создав оппозицию и четко определив свою идентичность на основании крайне ограниченных параметров. Лейтмотивом поздних текстов эпохи Палеологов стало противопоставление себя другим – неважно кому – унии ли с римской церковью или исламу. В труде «Диалог с персом» Мануил II подробно описывает свою полемику с мусульманским ученым о христианстве и исламе. Хотя эта работа более сдержанна по сравнению с предыдущими византийскими текстами антиисламского толка, в своем опусе император говорит с позиции христианского превосходства. Труд Мануила II и сама его фигура стали известны более широкой аудитории относительно недавно, когда папа Бенедикт XVI в своей речи в Регенсбургском университете в Германии в 2006 г. использовал короткие отрывки из «Диалога», которые, будучи вырваны из контекста, оскорбили приверженцев ислама и спровоцировали гневную реакцию мусульманского мира.
