Мешко был более поворотливым, чем Болеслав II, в умении передумать или изменить свою политическую линию. Из Кведлинбургских анналов нам известно, что он уже в 958 году помогал саксонцам подавить восставших славян, в следующем году оба князя явились на восточный рейхстаг в Кведлинбурге, и Мешко привез многочисленные подарки юному королю, в том числе верблюда, который в те времена был невиданной диковиной на западе. Но горбатая зверюга не завершила свою славную карьеру при дворе Оттона III. Она появилась не только в современных анналах и хрониках, но также во всех книгах, касающихся ранних отношений между
Польшей и Германией. Обычно считается, что Мешко, кроме верблюда, подарил стране молодого короля независимость. Это предположение основано на анналах, которые утверждают, что Мешко покорился королевской власти, и записях Титмара о том, что Мешко предложил себя королю.
Эксперты, исследовавшие этот инцидент, не стали рассматривать его в контексте предшествовавших событий. На рейхстаге Кведлинбурга заигрывания между Генрихом Баварским и славянскими князьями определенно исчерпали себя. Мешко, оказав поддержку Генриху Баварскому, испортил отношения не только с королем, но и с империей. Можно предположить, что неудачливый претендент вознаградил Мешко за его старания, простив дань за Западную Померанию. Но когда авантюра провалилась, для польского князя осталась необходимость «подлатать» свой союз с императором и возобновить обещание платить дань. Инициатива исходила от Мешко, который к этому моменту, должно быть, осознал, что опасность, исходящая от мятежных славян, больше, чем можно было ожидать, и завоеванию Померании серьезно угрожают велеты. Не может быть вопроса о польском подчинении Германии или о неких феодальных узах между королем и князем, и у Мешко не было абсолютно никаких оснований в 986 году идти дальше, чем в 963-м. Император ничуть не меньше нуждался в его помощи, чем он – в поддержке германского соседа и его союзников против общего врага. Оба совместно выступили против славянских мятежников в 987 и 991 годах.
Другая опасность, исходившая со стороны датской границы, потребовала срочного решения Мешко. Некоторые источники упоминают о высадке на померанском берегу – на Волине – датской армии во главе со свергнутым королем Харальдом Синезубым, с помощью которого шведский претендент Стирбьёрн Сильный надеялся взойти на шведский трон, – много новых трудностей возникло между 984 и 986 годами. Оккупация Волина беглыми данами определенно была опасной, и заставила Мешко не только поспешно возобновить союз с империей и юным Оттоном III, но также начать переговоры с королем Швеции Эриком Победоносным, которому угрожала коалиция из данов и шведских беженцев, в тот период прочно обосновавшихся на балтийском побережье. Чтобы скрепить польско-шведский союз браком, Мешко I отдал Эрику свою дочь, которую в шведских источниках называют Сигрид Сторрада, а ее славянское имя было, скорее всего, Свентослава. Новый союз позволил Метко I решительно расправиться с датской угрозой. Согласно некоторым скандинавским источникам, Йомсборг – скандинавское название Волина – был покорен Метко, и скандинавский гарнизон был вынужден принять его власть. Союз с Германской империей дал ему другую выгоду: продолжая войну с ратариями из конфедерации велетов, поляки переправились через Одер и захватили важную крепость Щецин. Этот приз обеспечил прочное положение Польши в Западной Померании против нападений с запада и севера.
Завоевание Померании было большим делом. Оно стало постоянным, из-за оккупации Щецина, но также положило конец всей дальнейшей польской экспансии на северо-запад. Полякам было трудно переправляться через Одер, который стерегли воинственные велеты. В любом случае их территория входила в сферу германских интересов, которые Мешко считал своим долгом уважать. И Польскому государству пришлось изменить направление экспансии. Хорошие перспективы открывались на юго-востоке, где Русское государство, созданное варягами Киева и Новгорода, медленно, но верно выходило на сцену европейской истории.
Мы уже видели, что поляки подошли довольно близко к региону, который русские могли считать находящимся в сфере их интересов. Вероятно, это произошло в ранний период, хотя мы не можем точно сказать, когда именно. После краха Моравской империи в начале X века или после разгрома мадьяр Оттоном I в 955 году? Обе даты в той или иной степени вероятны, но, поскольку чехи начали экспансию на восток, скорее всего, только после разгрома мадьяр, представляется более вероятным, что польская экспансия в этом направлении началась примерно в то же время. Тогда можно предположить, что после разрушения столицы империи Святополка в Моравии висляне, освободившись от уз, продолжили свое квазинезависимое существование, возможно в какой-то степени признавая главенство мадьяр. Когда власть мадьяр, в свою очередь, рухнула, чехи и поляки решили подобрать остатки Моравской империи, выпавшие из рук мадьяр. Чехам удалось оккупировать Моравию, Силезию и регион Кракова, но остальную часть прежней Белой Хорватии им пришлось оставить полякам. Или Мешко, или его отец Земомысл аннексировал значительную часть этой территории с центром в Сандомире и оттуда направились к югу в направлении Карпатских гор к верховьям Стира и Буга, некогда считавшимся границей Моравской империи. Болеслав I, считавший себя наследником Святополка, противостоял потере моравских владений, и ни он, ни его сын Болеслав II никогда не оставляли надежд на их возвращение. Это предполагает грамота об основании Пражского епископства, поскольку, очевидно, по предложению Болеслава II Оттон посчитал Стир и Буг восточными границами Пражского диоцеза.
Таким образом, в этот период две славянские политические единицы, Богемия и Польша, активно конкурировали за одну и ту же территорию, когда появилась третья сила – Русское государство. Как оно возникло, развилось и почувствовало интерес к спорной территории, мы рассмотрим далее.
Киевская Русь к этому времени успешно преодолела критический возраст под управлением князя Святослава, последнего варяжского авантюриста на киевском троне. Эта стадия могла окончиться катастрофически для Европы, если бы Святослав реализовал свой план переноса резиденции в Болгар на Нижней Волге, где он, вероятнее всего, попал бы под влияние арабской цивилизации и религии Мухаммеда. От этой опасности Русь и Европу спас случай. Пока Святослав со своей дружиной праздновал победу на берегах Волги, прибыло посольство из Византии, отправленное императором Никифором Фокой, который после разгрома арабов подумывал о ликвидации государства булгар на Балканах. Он пожелал получить от великого князя Киевского вспомогательные войска, как это было предусмотрено условиями договора 944 года. Императорский посол Калокир имел и свой собственный план, о котором он втайне поведал князю. Он рассчитывал, что, когда византийцы одержат верх над булгарами, император будет смещен и его место займет он, Калокир.
Всего этого оказалось достаточно, чтобы воспламенить живое воображение русских. Волга была позабыта, и вместо того, чтобы спокойно осесть среди разгромленных булгар на Волге, варяги двинулись на юг, чтобы положить конец Булгарскому государству на Дунае. Так начался любопытный эпизод в русской истории, эксперимент, который на первый взгляд кажется неуместным в свете последующих событий, но на самом деле ставший последней вспышкой духа старых викингов. История об этой русской авантюре читается как захватывающий роман. Но Святослав, хотя он и разгромил булгар на Дунае, все же не сумел, несмотря на всю свою смелость и хитрость, провести греческого императора. Узнав о тайном заговоре Калокира, греки вынудили печенегов напасть на Клев, и, пока Святослав занимался разграблением булгарских городов, Киев подвергался огромной опасности тоже быть разрушенным и разграбленным. Только случайность спасла Киев, который защищали княгиня Ольга и ее сыновья. Святослав поспешил обратно и, когда опасность миновала, вернулся в Булгарию, где собрал вокруг себя большое число бояр, выступавших против греков. Последовала еще одна война с Византией и убийство Никифора Фоки в 970 году, и русские удерживали Булгарию до тех пор, пока узурпатор Иоанн Цимисхий занимался усмирением мятежников. И снова судьба этой части Европы и Руси повисла в неопределенности. Святослав проникся такой симпатией к Булгарии, что решил перенести русскую столицу в город Переяславец на Дунае.
