В то время в дельте Вислы было много устьев, и некоторые лагуны тоже называли морем. Славяне и пруссы, не являвшиеся мореходами, едва ли видели разницу. Более того, у Адальберта не было никаких причин начинать свою миссионерскую деятельность в центре страны. Миссионеры обычно начинали проповедовать на границах, откуда продвигались вглубь территории. В Passio S. Adalberti Martyris упоминается крупный город Пруссии, где Адальберт планировал начать миссионерскую деятельность. Видимо, он обращался к прусской аудитории по-польски. Это был язык, который он знал, родственный чешскому, – разница между ними была не больше, чем между британским и американским английским. Но едва ли он знал язык, на котором говорили пруссы. Тем не менее слушатели, судя по всему, его понимали. Можно допустить, что пруссы, жившие на границе, понимают польскую речь, однако вряд ли следовало ожидать такого же знания языка соседей от жителей удаленных от границы регионов. Похоже, эксперты забыли, что важный прусский торговый и культурный центр Трусо располагался совсем недалеко от Данцига. Представляется, что именно в этом городе Адальберт предполагал начать кампанию. Это соответствует и словам автора Passio. Проще всего в Трусо можно было попасть на лодке из Данцига через дельту Вислы, по Эльблонгскому каналу в лагуну и оттуда в устье реки Эльблонг. Вероятнее всего, именно таким маршрутом воспользовался Адальберт. А уже оттуда он отправился в Трусо пешком.
Согласно источникам, события развивались следующим образом. Когда Адальберт и его спутники оказались в городе, первым делом у них спросили, откуда они прибыли. Адальберт ответил, что прибыл из Польши от князя Болеслава. Ответ, вероятно, вызвал подозрения – новоприбывшие могли быть польскими лазутчиками. После большого количества приграничных инцидентов неудивительно, что пруссы не испытывали доверия к тем, кто перешел польскую границу. И чем ближе к польской границе жили пруссы, тем сильнее было их недоверие. Прусские власти отказали Адальберту и его спутникам в разрешении остаться в городе. Их отвели на берег, посадили на лодку и велели не возвращаться под страхом смерти.
Адальберт был крайне раздосадован неудачным началом. Тем не менее он продолжал надеяться, что сумеет достичь цели, найдет возможность объяснить свои миролюбивые намерения и получит разрешение заниматься миссионерской деятельностью. Поэтому он не вышел сразу в море, а еще несколько дней оставался на берегу, где усердно молился. Там его застали прусские солдаты – возможно, береговой патруль. Пруссы отметили, что он не выполнил приказ покинуть страну, и один из них, некий Зикко, брат которого пал в войне с Польшей, подошел к епископу, когда тот молился, и убил его. Спутников Адальберта не тронули, но епископа обезглавили, и его тело бросили в воду. В свете такой реконструкции событий можно предположить, что мученичество Адальберта имело место на участке между рекой Ногат и Эльблонгским каналом.
Тело епископа было перенесено через эстуарий течением и выброшено на польский берег, что объясняет, каким образом останки так быстро оказались в руках христиан и почему Болеслав скоро узнал о смерти епископа. Вскоре после того, как спутники Адальберта, которым посчастливилось добраться до Польши живыми, подтвердили, что случилась трагедия, Болеслав Великий приказал похоронить тело Адальберта в Гнезно со всеми почестями, причитающимися святому мученику. Польский правитель даже сумел получить голову, найденную путешественником.
Адальберт может по праву называться мучеником, поскольку отдал жизнь за христианство и его намерения были кристально чисты. Новость о его славном конце распространилась со скоростью лесного пожара по всему западному христианскому миру. Христианин X века превыше всего ценил два великих идеала: смиренную жизнь, наполненную размышлениями, в монастыре и смерть за Христа. Это был период мистицизма и романтизма, и пражский епископ стал примером для всего западного христианства, поскольку реализовал оба священных идеала – монашество и мученичество.
Когда Оттон III узнал о трагическом конце друга, его первой реакцией была радость и благодарение Богу: теперь на Небесах было кому замолвить за него словечко. Такого же взгляда придерживались в Риме и других центрах реформированного монашества, где Адальберта знали и восхищались им. Его славный конец вдохновил Канапариуса, монаха из монастыря Святого Алексия в Риме, на составление его жизнеописания. Его биография святого Адальберта, написанная в 999 году, считается одной из лучших.
Пример Адальберта привлек внимание большого числа современников. Один из его самых преданных последователей – Бруно Кверфуртский, сын саксонского графа, получивший образование в Магдебурге одновременно с Адальбертом, а с 996 года – монах Римского монастыря. Этот суровый германец был настолько предан памяти славянского епископа, что последовал по его стопам. Он занимался распространением христианства в Венгрии и Польше, где познакомился с другом Адальберта, Болеславом Великим. Письма Бруно польскому королю лишь недавно стали известны ученым и являются нашим лучшим источником сведений об истории Болеслава Великого и его отношениях с Германией.
Как и Адальберт, Бруно получил венец мученика в Пруссии в 1009 году. Он – автор второй биографии чешского епископа, труда, который дошел до нас в двух версиях, длинной и короткой. Обе, вероятнее всего, написаны после 1004 года, когда Бруно встретился в Венгрии с бывшим сподвижником Адальберта Радлой и узнал от него ряд важных сведений о жизни пражского епископа. Две биографии, написанные Канапариусом и Бруно, подтверждаются многочисленными легендами, появившимися в XII, XIII, XIV и XV веках. Все они подтверждают, что светлую память о пражском епископе-мученике бережно хранили в Польше, Германии, Богемии, Моравии, Силезии, Венгрии и Италии.
Из всех тех, кто заслужил поклонение, санкционированное церковью, лишь немногих постигла такая же трагическая участь, как этого представителя рода Славниковичей. Потому, будучи княжеского рода, он был насильно втянут в дела государства. Его возвышение и посвящение в епископы было вызвано политическими соображениями и являлось компромиссом, призванным обеспечить единство Богемии. Перемена политической ситуации в Богемии и война с Польшей заставили Адальберта уехать из Праги в Рим, в Монтекассино, к святому Нилу в Валлелуче и, наконец, в монастырь Святого Алексия. Другая политическая перемена вынудила его вернуться обратно. Дважды ему пришлось покинуть уединенную жизнь любимого монастыря, чтобы вернуться к активной политической жизни.
Идеализация жизни и смерти Адальберта веками скрывала другие аспекты его истории. Они не столь идеалистичны, но определенно более человечны и позволяют нам лучше понять святого. Невозможно не испытывать сожаления, узнав о катастрофе, постигшей его семью, когда величие княжеской династии Славниковичей было утоплено в крови. Даже епископ и монах, привыкший подавлять свои чувства, не мог сдержать крика ужаса, рвавшегося из самых потаенных глубин души. И все же Адальберт был готов простить и снова занять пост епископа, если этого требовали интересы народа. Не надо быть большим мыслителем, чтобы понять: те, кто изображают этого великого человека жалким трусом, не справившимся с епископскими обязанностями и бежавшим от тягот в монастырское уединение, искажают известные факты и несправедливо пятнают его память.
