Оттон III принял их приглашение с энергией чувствительного юноши, желающего видеть реализацию своих планов. Следует отметить, что когда он ввел в своей администрации старые римские и византийские титулы и функции, то оказался совсем не таким утопистом, каким его считали. Титулы значили для него намного больше, чем забытые слова в словаре римских и византийских архаизмов. Графы Тускулумские и их сторонники видели в них символы былой римской славы и гарантию того, что она будет реставрирована этим грекосаксонским полукровкой, выходцем из холодной суровой Германии, которую они научились опасаться и не любить. Титулы patricius, praefectus, magister и т. д. должны были убедить римлян, что им нечего бояться пришельцев с севера теперь, когда новые императоры прониклись древними римскими имперскими идеалами и стали сторонниками римского величия. Даже византийские титулы, которые Оттон III использовал в разных службах, воспринимались очень серьезно. Римляне были с ними знакомы и относились с большим уважением. Ведь Византия являлась мировым культурным и политическим центром, влияние которого считалось наиважнейшим в Южной Италии и ощущалось также в Риме.
Наше исследование планов Оттона и их влияния на Польшу и Венгрию поможет нам понять, как юный император намеревался выстроить отношения между ним и папой. В этом отношении он вернулся к старым концепциям Константина Великого, Карла Великого и Оттона I, хотя осталась разница между тем, что он пытался сделать, и тем, что задумали Карл Великий и Оттон I. В то время как Карл Великий позиционировал себя как верховный глава западного христианского сообщества, он отводил духовной власти, представленной папой и епископами если не в теории, то, по крайней мере, на практике, лишь второе место в своей политической схеме. Оттон I тоже считал себя высшей властью, во всяком случае в своей Reichskirche, и всякий раз приходил в раздражение, когда епископы прикрывались каноническими предписаниями, которые он не мог изменить, чтобы противодействовать его личным желаниям.
В одном отношении понятие императорской власти Оттона III напоминало идеи его предшественников. Он был решительно настроен не допустить превосходства духовной власти над светской и императорскими правами. Такая тенденция существовала в папской курии до прихода к власти Карла Великого и была воплощена в известном Donatio Constantini. Как мало Оттон III и его сторонники думали о попытках Римской курии убедить франкских императоров в поддельности документа и привести их под папский контроль, явствует из отношения юного императора к Donatio.
Когда в январе 1001 года он объявил о даре провинций Пентаполя своему бывшему наставнику Сильвестру II, он смело заявил, что все сказанное в Donatio Constantini и подобных документах относительно прав папы на некоторые итальянские территории, не имеет под собой никаких оснований. Что касается Donatio Constantini, Оттон III или, точнее, автор его грамоты епископ Лео Верчелли открыто обвинил папского клирика Иоанна в том, что он скопировал подделку и придал ей форму подлинного документа. Это обвинение не было подтверждено до XV века, когда поддельность Donatio Constantini наконец была разоблачена. Так Оттон III уладил дело, которое в руках курии могло стать серьезным оружием против его нового порядка. С тех пор Оттон III мог выбирать Рим своей резиденцией и оставаться верховным хозяином даже папского patrimonium, ведь его дар был сделан не папе, а святому Петру.
Это не значит, что Оттон III намеревался пойти дальше, чем Карл Великий, или что императорский документ 1001 года подразумевал умаление прав папы – это предположение основано на ложном допущении, что Сильвестр II верил в аутентичность Donatio. Правда, курия часто обнаруживала претензии, аналогичные тем, что содержались в Donatio, но это не доказывает, что Сильвестр II каким-то образом в этом участвовал.
По-видимому, еще со времен Оттона I в канцелярии германских королей существовали серьезные опасения относительно аутентичности этого деяния, и Герберт, скорее всего, об этом знал – ведь до того, как стать папой, он был на службе Оттона. Было бы слишком смело полагать, что его критический дух обладал абсолютным иммунитетом против отдельных аргументов, основанных на определенных свидетельствах, особенно на рассказе клирика Иоанна, но также едва ли стоит допускать, что, став папой, он абсолютно изменился и счел своим долгом повторять экстравагантные требования своих предшественников.
С другой стороны, мы должны признать, что Donatio Оттона воздал должное Геласийской теории о божественном происхождении обеих сил, на которой основывались их соответствующие претензии. То, что сказал папа Геласий в V веке о божественном происхождении духовной и светской сил и об их взаимных дружественных отношениях, к IX и X векам стало обычным в западном христианском мире. То же самое было «санкционировано» святым Августином, чьи писания о граде Божьем были тогда и остались на протяжении всего Средневековья излюбленным чтением интеллектуалов новых наций.
Этому общепринятому тезису Оттон III воздал дань уважения, дав понять в своем Donatio, что «Рим – глава мира, а Римская церковь была создана как мать всех церквей». Сильвестр II, вероятно, приобрел немалый опыт в процессе борьбы за архиепископство Реймса и понимал лучше чем кто-либо другой: обе силы, светская и духовная, имеют одинаковую важность, и только превосходная координация между ними может пойти на благо церкви вообще и каждому христианину в частности. Он, вероятно, был неравнодушен к Геласию, потому что нередко цитировал его решения в поддержку своих собственных. В своих письмах он неоднократно давал понять, что до того, как стал папой, не был активным сторонником теорий, породивших Donatio Constantini. Судя по всему, он внушил свои убеждения ученику и настроил его – еще до восхождения на папский престол – на выполнение своих решений, а также идей Геласия о сотрудничестве двух сил.
Быть может, далеко не просто так Герберт, став папой, выбрал имя Сильвестр. Ведь Сильвестр I вместе с Константином Великим тщательно разработал, во всяком случае, согласно легендарной традиции, идеал полного понимания и сотрудничества между представителями двух сил. Таков был, по мнению Герберта, папский взгляд на Renovatio. Естественно, положение обеих сил в Риме и Италии следует пересмотреть, определить и установить на приемлемую основу. Новый Donatio Оттона III давал такую основу. Лео Верчелли, написавший документ, проявил незаурядный дипломатический талант – ему удалось достичь компромисса между старомодными идеями, все еще вынашиваемыми, и мнением новых советников, поддерживавших нового папу. Историки часто не обращают на это внимания. Говоря о партнерстве Константина Великого с Сильвестром I и Оттона III с Сильвестром II, некоторые из них преувеличивали значимость императора за счет папы и изображали Оттона III новым Константином, навязывающим свою волю и решения церкви (чем, вероятно, и занимался реальный, а не легендарный Константин Великий). А Герберта они считали инструментом. Но такой взгляд на Константина был неизвестен Оттону III и Герберту, считавшим идеалом западного христианского общества отлаженное сотрудничество между Sacerdotium и Imperium. Этот идеал Герберт вложил в голову своему ученику, сделав его их общей целью. Не принимая во внимание это соображение, можно неправильно понять некоторые события при дворе Оттона III.
