Очень многое в истории Европы объясняется этим переломным моментом. Появившиеся на обломках империи королевства едва удерживали власть над своими подданными; короли должны были стараться изо всех сил, чтобы сохранять их лояльность, они должны были за нее бороться. В обмен на лояльность правители были обязаны обеспечивать мир и благополучие. Они не могли просто сидеть на троне и взимать с подданных разнообразные налоги и подати, как это делало большинство империй и королевств в Азии и на Ближнем Востоке.
На протяжении столетий главная угроза власти королей исходила от их самых могущественных подданных – от земельной аристократии. В конечном счете знать покорилась королевской власти, однако и после этого она обладала достаточным влиянием, чтобы добиться неприкосновенности частной собственности – как для себя, так и для населения в целом. Королю принадлежит не все: этот принцип являлся залогом европейской свободы и процветания.
В противоборстве с земельной аристократией короли опирались на купцов, лавочников и банкиров, живших в городах и предоставлявших им денежные ссуды. Представители этих групп населения также входили в ряды королевских чиновников, а значит, их имущество можно было облагать налогами. Европейские монархи старались собирать налоги с осторожностью, не позволяя себе перегибов, чтобы не задушить курицу, несшую золотые яйца. Азиатские правители в случае необходимости действовали более своевольно, вводя карательные сборы или даже просто конфискуя имущество купцов и лавочников. Европейские короли были вынуждены вести себя сдержанно, поскольку каждый из них был лишь одним из множества игроков в тонко сбалансированной системе соперничающих государств. Если их слишком притесняли, купцы могли просто перейти на службу к другому монарху. Поэтому королям приходилось вкладываться в экономическое развитие и новые технологии, преимущественно связанные с войной (но и тогда, как и сейчас, важные открытия вскоре обретали вторую жизнь в мирное время). Помимо этой осторожности, монархов сдерживала память о Римской империи и об их обязательствах христианских правителей. Это не давало им впадать в самодурство и тиранию, что было скорее характерно для азиатских, а не европейских, королевств.
Итак, подчинив своей власти аристократию старого типа, короли стали покровителями нового, динамично развивающегося класса – городской буржуазии. Во времена, когда монархи были еще не так сильны, они предоставляли городам право самоуправления. По мере того как росли богатства городских общин, это становилось все более значимой уступкой. По сравнению с аристократами, владевшими собственными армиями и укрепленными замками, буржуазия, казалось, не представляла особой угрозы. Однако, как бы ни были своевольны вооруженные аристократы, все же они были органической частью того социального порядка, во главе которого находился король. Буржуазия с присущим ей образом жизни в королях не нуждалась. В долгосрочной перспективе именно этот новый класс был более опасен для монархии, нежели старая земельная аристократия.
Имея довольно слабые стартовые позиции, короли в конце концов сумели забрать власть в свои руки. Исключение составляла Англия, где королей победил Парламент – государственный орган, сохранившийся здесь со времен Средневековья, когда монарх был обязан совещаться с наиболее влиятельными из своих подданных. Однако даже во Франции, которая считается образцом абсолютной монархии, власть королей имела свои границы. Чтобы собрать воедино французское королевство, им пришлось пойти на множество уступок и специальных соглашений. Хотя Генеральные штаты не созывались здесь с начала XVII в., в отдаленных от центра провинциях сохранялись свои малые генеральные штаты, которые, например, внесли свою лепту в борьбу против попыток короля реформировать налоговую систему в 1780-е гг. Более того, когда эта затея провалилась, он был вынужден созвать всеобщие Генеральные штаты. Этот шаг ему навязали сторонники реформ, вдохновленные английской моделью представительного правления. В центральной Европе – то есть в Италии и Германии – из-за соперничества пап и императоров так и не возникло сильной центральной власти. Здесь было разбросано множество фактически независимых государственных образований: городов, городов-государств, княжеств. В этих регионах европейская рассредоточенность власти была доведена до логического предела. Малые государства Италии и Германии стали фундаментом Возрождения и Реформации, до неузнаваемости изменивших жизнь европейцев.
Европа была раздроблена, однако она оставалась единой цивилизацией, поскольку и в Средние века, и в более поздние времена объединяющую роль здесь играла христианская религия. До Реформации церковь была наднациональным институтом, не знавшим границ между королевствами. Время от времени она начинала претендовать на власть над светскими правителями. Короли, разумеется, считались защитниками христианской веры, однако это не мешало им порой перечить решениям церкви. Столкновения между папой и императором прекрасно демонстрируют постоянную напряженность, существовавшую между церковью и государством, а также являются еще одним красноречивым примером рассредоточенности власти в Европе.
Культурная жизнь христианской цивилизации находилась под контролем церкви. Она была хранительницей собственно священного писания – Библии, но также и греко-римской учености. Средневековые мыслители очень старались разработать непротиворечивое, универсальное богословие, однако церковь оставалась крайне уязвимой. На то было две причины. Во-первых, в ее священной книге не было ни слова сказано о самой церкви – замысловатой структуре, выросшей из римской имперской администрации. Во-вторых, античная ученость, которую церковь сохраняла со времен Рима, была ученостью языческих авторов. В эпоху Возрождения и во время Реформации эти противоречия выступили наружу.
В Китае вся власть была сосредоточена в руках императора, и все это понимали. Интеллектуальная культура Китая, выросшая из учения Конфуция, была тесно связана с имперской властью. Конфуцианство задавало нормы частного и публичного поведения, оно пронизывало все общественные и государственные практики. Все, кто стоял у власти – официально или неофициально, – должны были разбираться в конфуцианстве. Будущие чиновники сдавали по нему экзамены, позволявшие вступить в должность.
В Европе власть была рассредоточена, а интеллектуальная культура очень неоднородна и тесно связана со светскими правителями. Китайцы были очень изобретательны, однако их изобретательность не могла выйти из-под контроля сверху. Инновации не были для них постоянной жизненной необходимостью. А вот европейское общество было принципиально открыто всему новому, и это обстоятельство имеет давние корни. Динамичная экономическая и интеллектуальная жизнь европейцев в Новое время связана с тем, что здесь никогда не было одной на всех власти, – хорошо это или плохо. Благодаря этому европейцы имели возможность изучать с разных сторон и развивать свое богатое интеллектуальное наследие. Вспомним, что преклонение древних греков перед математикой нашло продолжение в научной революции, которая в свою очередь подготовила почву для технологических инноваций.
Экономические историки часто задаются вопросом: почему Европа первой вошла в фазу индустриализации? Они предполагают, будто все остальные общества двигались по той же траектории и просто отставали от европейцев. Патрисия Кроун, чьи идеи очень повлияли на мою книгу, задавалась другим вопросом: была ли Европа первопроходцем или просто фриком? Кроун уверена, что второе.
