– Потому что я… Потому что мы хотим, чтобы ничего подобного в России никогда не стряслось. Но мы хотим не просто спасти вас от лютой смерти. Мы хотим этим избавить русский народ от страшного греха цареубийства. Мы хотим, чтобы вы смогли предотвратить гибель миллионов наших соотечественников и воздать, как должно, всем тем, кто этот кровавый сценарий раскручивал и радовался мукам нашего народа и страны. Потому что мы не верим, что вы за такое светлое в кавычках будущее Руси собрались взойти на Голгофу.
– Господи! Что вы, Михаил! Как вы сказали? Миллионов? Конечно, такого кошмара я просто не мог предположить…
– Поверьте, ваше величество, если бы я не надеялся этого изменить или сомневался в вас, меня тут просто бы не было. Согласитесь, что с опорой на знания за столетие вперед, пусть даже поверхностные, устроиться в жизни я сумел бы вполне комфортно. И без вашего содействия, ибо при таком подходе близость к высшему свету – лишь дополнительный фактор ненужного риска. Тем более что я медик. Они нужны всем, везде и всегда, не так ли? Вы бы просто никогда не узнали о моем существовании. Как и о существовании пришедших вместе со мной.
– Понимаю… – Николай согласно кивнув, встал из-за стола, подошел к окну, приоткрыл его и глубоко втянул в себя прохладный свежий воздух, как будто ему его не хватало. После чего вновь повернулся к Вадиму. Его огромные глаза неестественно блестели… – И что? Что мы должны делать, Михаил, чтобы разорвать этот роковой круг?
– Так вы же сами сейчас ответили, государь: его нужно разорвать. Сражаться! Выиграть эту треклятую войну! И утвердить Россию у Тихого океана не стыдливой приживалкой, выглядывающей из-за угла, а твердо и решительно занимающей свое подобающее место. Великое место! Это кардинально изменит весь мировой расклад сил. Возможно, поможет нам избежать всеобщей мировой войны с ее многомиллионной бойней. А если не поможет, если нас вновь вынудят к схватке за само существование России как великой державы – снова драться. Но не дав застать себя врасплох, подготовленными, на наших условиях и по нашим правилам. И победить! Какие еще у нас есть варианты? В позу страуса встать: яйца под крыло, голову в песок? Чем такая жертвенность может закончиться, именно это вам и было предсказано, ваше величество. Чтоб знали, чего бояться! Чего именно нельзя допустить! А вы, стало быть, решили, это фатум? Рок? Искупительная жертва? Как ни называйте, но итог этого вашего фатализма в моем мире привел Россию к чудовищным потрясениям на целое столетие, выхода из рокового круга которых я лично не видел…
– Помоги нам, Господи, разорвать его, этот круг. И что бы вы сами ни думали, Михаил, а я все более и более уверяюсь в мысли, что явление ваше это важнейший промысел Божий и подспорье. Вы, если честно, не только открываете глаза мне на то, что было сокрыто во мгле, но и во многом помогаете быть… Тверже, что ли. Благодаря вам мне действительно стало легче нести весь этот груз. Ведь только Он, Он один мог послать вас, после всех этих тягостных откровений… Молчите… молчите, Михаил! Это Его длань. Я знаю… Нам даден шанс. И мы… Я… Я обязан им воспользоваться. Ибо речь идет о спасении и очищении всего православного мира, а вовсе не обо мне и моих дорогих… В этом – мой крест… Я неверно истолковал послание святого отца Серафима. Ведь отче Серафиме показал мне, как может быть. А не как обязательно будет! Но Он, послав вас, вразумляет меня, грешного… Значит, все-таки через кровь и муки мы должны будем пройти. Но не как жертвенные агнцы… И выход для России нашей есть. Достойный, праведный. Раз Он так решил! Это Он, даровав нам вас и ваших друзей, Сам решил помочь мне его нести… Мой крест…
Николай повернулся к иконам, широко и истово перекрестился, прошептав что-то, что Вадик не расслышал. После чего нетвердой походкой вернулся к столу, тяжело опустился в кресло и минуты две просидел с закрытыми глазами.
– Михаил… Вы понимаете, конечно, что я вас от себя никуда уже не отпущу?
– Да, ваше величество…
– Хорошо… Хотя дядья, Победоносцев, Плеве, да и еще кое-кто… – Николай сделал паузу, как бы выделяя значение для него этого таинственного «кое-кого», – обижаются, что я вдруг стал уделять вам так много внимания… Но если бы им была известна хоть толика, хоть крупинка этой невероятной правды о вас, лучше бы от этого точно не стало. Ведь тогда бы меня самого могли счесть умалишенным.
– Только я хочу поставить вам одно условие, мой государь.
– Что? И какое же?.. – в глазах царя промелькнуло совершенно неподдельное изумление.
– Начиная с этого дня вы будете записывать в свой дневник не сводки погоды и отчет о количестве убитых ворон. Хотя я этих горластых пернатых тоже не очень люблю, но, будьте добры, ваше величество, держите перед собой, своей совестью и Всевышним отчет в том, что конкретно за день вам удалось сделать для России. Для ее народа, для ее армии, для ее флота. Вот это и записывайте.
– И снова вы правы. Мне даже не по себе как-то…
– Простите, ваше величество, конечно, дневник вещь сугубо личная. Мне тоже неловко, но вы поймите меня правильно, хорошо? Нет у вас больше времени на воронью охоту.
– Понимаю. И принимаю. Вы с меня берете совсем недорого… – Николай улыбнулся как-то особенно кротко и грустно. Задумчиво помолчал, теребя левый ус, и наконец, обернувшись к Банщикову, вдруг неожиданно спокойно, по-будничному спросил: – Скажите, Михаил, а что вам известно… Что было в ваших книгах о взаимоотношениях в моей семье? Проблемы? Конфликты? Вражда? Сплетни всякие. Можете говорить смело, мы одни.
«Опс… Вот и он. Вопрос номер раз. Из списка самых главных опасностей, о которых меня предупреждал Василий. Полшага до допроса с пристрастием. Достаточно пары-тройки моментов из дневника фрейлины Вырубовой, и, как он предупредил, труп мой, а потом и его с Петровичем могут не найти никогда.
Вот он каков, оказывается, государь наш, Николай Александрович Романов! Ловушка подготовлена и подана под такой пафос, под такую набожную патетику и слезку в глазах… Или просто совпало? И Василий ошибся? Не знаю. Только мне налажать нельзя. Придется опять врать, как тогда Макарову. Противно. Но если ложь во спасение собственной башки, и царю наврешь, не дорого возьмешь. Ну, Господи, благослови! По лезвию ходим…»
– Про вас лично, ваше величество, про семью Романовых вообще, там было написано столько всякого разного, причем с диапазоном оценок от «царь и царица святые» до «царь и царица германские шпионы», что погружаться во все это у меня не было никакого желания. И интересы были совсем другие. Медицина, юношеские развлечения как-то больше свободного времени занимали. Все мои знания в областях политики и флота были связаны исключительно с увлечением историей русско-японской войны. Причем войны на море. Мне очень нравились боевые корабли этой эпохи. «Опять про свои дурацкие, допотопные пароходы книжку приволок? Вот, возьми лучше Мечникова или Боткина биографии почитай!» – отец мне выговаривал.
Что поделаешь, как-то запало в душу несуразное это поражение России, гибель ее флота, трагичность, нелепость смертей Макарова, Кондратенко, бездарность Куропаткина, Стесселя, Авелана и Рожественского, трусость Ухтомского и Фока. Но с кухней петербургского двора я все это не связывал. Тем более что предстать пред ваши очи в мои жизненные планы никак не входило.
