— А как вас зовут?
— Это не имеет значения.
— Имеет. Я должен знать, — сказал мальчик.
— А сколько тебе лет?
— Скажу, если скажете, как вас зовут.
— Тебе явно не пять.
— Мне не пять, вы что!
— Я думаю, четыре.
— Какие четыре? — искренне поразился парень. — Мне семь лет! Семь! Это на три года больше, чем четыре! Я в школу уже хожу.
— И почему ты, интересно, не в школе? И почему ночью прикидывался, словно ты маленький и не понимаешь, чем отличается отчество от фамилии?
Мальчик молча ел омлет, сосредоточенно жуя. Вопрос ему, видимо, не понравился.
— Как давно ты ушел из дома?
Мальчик продолжал есть.
— Ты не хочешь со мной говорить?
— Так мне есть или говорить? Мама не разрешает мне и есть, и говорить одновременно, — сказал мальчик.
— Ешь. Потом расскажешь.
Мальчик кивнул и занялся остатками омлета. Когда доел, сам помыл за собой тарелку, с грустью посмотрел на сковороду и помыл ее тоже. Потом сел напротив и сказал:
— Мне семь. Вчера я испугался. Что еще вы спрашивали?
— Почему ты не в школе?
— Потому что.
— Что значит «потому что»?
— Ну, потому что потому, я не знаю почему. Мне собрать портфель и пойти в школу?
— А где твоя школа? — спросил он.
— Тут, за углом, — ответил Семен.
— Пойдем вместе.
— А сегодня разве не воскресенье?
Точно, воскресенье.
— А покажи мне свой дневник?
— Сейчас.
Мальчик ушел и вскоре вернулся с портфелем. Действительно, он вчера перерыл все, что только видел, но портфель не трогал. Он еще удивился, что в письменном столе у парня были учебники, альбомы для рисования, куча изрисованных листков, но ни одной тетради и дневника. Вот где они были.
— Зачем ты сложил все в рюкзак? У вас каждый день все уроки сразу?
— И такое бывает, — ответил парень. — Но не в понедельник. Я сложил все, потому что мама попросила.
— Ты знаешь, где мама?
— Нет.
— А папа? — спросил он.
— Папа умер.
— Вы живете с мамой вдвоем?
— И еще мамин брат, мой дядя, — сказал Семен.
— Как зовут твою маму и твоего дядю?
— Маму зовут Азиза, а дядю — Эмин. Вот мой дневник.
Из кучи разноцветных тетрадок Семен вытащил тонкий дневник в твердой обложке. На дневнике был нарисован смешной пес, который улыбался, а сверху было приделано облачко диалога с надписью: «Ну и назадавали же!» На обложке значилось: «Этот дневник принадлежит Симеону Ивановичу, 1 «б» класс».
— Так ты у нас Симеон!
— Ну да, я же так и сказал — Симеон.
— Ты говорил — Семен, я точно помню.
— Вам показалось, а вот мне никак не показалось, потому что вы так и не сказали, как вас зовут. А я вам уже про себя все рассказал. А вообще не должен был, потому что вы посторонний человек. Скажете, как вас зовут? Вы же не девочка, чтобы стесняться разговаривать с мальчиком.
Он посмотрел на парня строго, словно он сказал какую-то глупость, а ведь тот был прав на все сто процентов. Что случится такого, если он скажет ему имя? Он использует его только для официальных процедур в какой-нибудь полиции, ГИБДД или еще где-то, где надо идентифицировать личность. А в остальном никак не представляется и ни с кем не разговаривает.
— Так как вас зовут? — допытывался ребенок.
— Меня зовут Ян.
— Дядя Ян. Дядян!
— Не надо звать меня дядей, я тебе не дядя. Зови меня просто Ян.
Парень послушно кивнул, забрал вещи и унес в комнату. Через какое-то время Ян услышал возню. Он допил кофе и пошел посмотреть, чем там занят Симеон.
Симеон собирал в сумку свои вещи — аккуратными стопками укладывал брюки, трусы и майки; рубашки были уже сложены.
— Куда ты собираешься?
— Ну вы же не оставите меня дома, а тетя из полиции сказала, что некоторое время я побуду у вас. Я собираю вещи, которые буду надевать в школу.
Ян сел возле него и спросил:
— Скажи, как ты оказался в парке? Почему мамы и дяди нет дома?
У Симеона затряслась нижняя губа, и он ее прикусил.
— Ты чего? Не плачь только. Расскажи. Давай найдем маму и дядю? Тебе с ними будет лучше.
— Мы их не найдем.
— Почему?
— Потому что не будем искать. Лучше мне будет с вами.
— Но ты не останешься со мной. Через пару дней, а может, уже и сегодня, тебя заберут. Отправят в детский дом. Тебе лучше вернуться к родителям. Почему ты не хочешь? Они тебя обижали?
— Значит, пусть меня заберут в детский дом, — ответил Симеон.
— Ты бывал когда-нибудь в детских домах? Нет. Там не сахар. Там как в армии, даже хуже… Хотя ты и в армии-то еще не был, сравнить тебе не с чем.
— А вы были в армии?
— Был, — ответил Ян.
— А в детском доме?
— Тоже был.
— Вот я тоже хочу сначала в детский дом, а потом в армию. Хочу быть, как вы.
— Симеон, когда ты вырастешь, то обязательно пойдешь в армию, — ответил Ян. — Но сейчас ты маленький, о тебе надо заботиться. Ты ребенок ведь. У тебя есть мама и дядя. Они волнуются. Тебя надо к ним вернуть.
— Вы видите их где-нибудь здесь? Видите, что они волнуются? — спросил Симеон, быстро вытер покрасневшие глаза. Ян сомневался, что мальчик его видит сквозь толщу слез. Но он упорно продолжал смотреть прямо на Яна, держа в руках аккуратно сложенные брючки, готовясь уложить их в большую сумку, разложенную на кровати. Ждал решения от человека, которого встретил вчера ночью в лесу. Куда положить свои брюки и рубашки: в рюкзак или обратно в шкаф и остаться в квартире одному?
— Нет. Поэтому я тебя и спрашиваю. Может быть, ты знаешь, что произошло с ними?
— Я знаю, что произошло с ними, — ответил Симеон. — Они меня бросили.
5
— Как понять — это не ваш ребенок? А чей тогда?
Глаза женщины подозрительно сузились. Она стреляла глазами то в Яна, то в Симеона, словно в нашкодивших подростков.
— Я вам объясняю, что я нашел Симеона в парке, ночью одного. Я отвел его в полицию, и мне выдали его на поруки, пока суть да дело. Это квартира, в которой он жил с семьей. Они куда-то исчезли, полиция будет в этом разбираться. Если полиция придет, дайте им мой номер телефона, но я сомневаюсь, что они придут, поэтому я сейчас сам к ним пойду. Все, что от вас требуется — это посидеть с ним несколько часов, потому что мне нужно отойти по делам. Я вернусь не позже десяти вечера.
