— Есть вещи важнее смерти, — сказала она.
14
— Выстрелы, господи боже, как много выстрелов! — шепотом произнесла врач и закрыла рот ладонью. Реанимационная и хирургическая бригады были в полной готовности. На чердаке шла перестрелка, которая периодически затихала, но потом возобновлялась. Хирургическое отделение находилось пятью этажами ниже, за запертыми дверями, в полной безопасности. Я сидел вместе с охранниками и врачами, не веря, что нахожусь здесь. Мы ждали прибытие спецназа и полиции. Врачам велели быть на случай, если привезут раненых стрелков или потребуется помощь в эвакуации. Я вызвался добровольцем. Помощником. Господи, помилуй!
Охранник, у которого включена рация, передающая с места событий, был за старшего. Его, как и основную бригаду его коллег, определили именно на наш этаж, десятый, где находился самый ценный ресурс: хирургия и реанимация. Здание полностью оцеплено, лифты отключены, лестницы заблокированы. Люди, которые стреляли друг в друга на чердаке, не смогут никуда проникнуть и выйти не смогут. До приезда спецназа и полиции здание заблокировано, любые атаки будут купированы.
— Помогите! — раздался крик в рации. Кричал ребенок.
Народ оживился: женщины заохали, а мужчины (в том числе и я) приободрились и столпились вокруг охранника с рацией. За треском помех было слышно, что кто-то из охраны вступил в диалог, но слов было не разобрать, а потом рация вовсе отключилась.
Мы ждали. И тут ожил лифт. Он был стеклянный. Мы с удивлением смотрели, как наверх взлетела пустая кабина. Через некоторое время кабина поехала вниз. На стеклянной платформе ехали двое: мальчик и мужчина — тот самый, в заложниках у которого я был на заднем сиденье машины.
Когда платформа поравнялась с нашим этажом, я увидел, что мальчик стоит возле убийцы, а в его висок упирается дуло пистолета. У ребенка были огромные глаза, наполненные бездонным страхом. Женщины-врачи закричали, мужчины стали бить в стекло сжатыми кулаками. На лице убийцы не дрогнул ни один мускул.
Но я знал, что он не причинит ребенку вреда. Я знал, что это всего лишь инсценировка.
В открытые окна ворвался вой сирен. Я кинулся к охраннику с рацией.
— Скажите полиции, что он ничего не сделает мальчику! — я торопился сказать, пока лифт не приземлился на первом этаже. — Это его ребенок, его сын! Скажите им, что он ничего ему не сделает!
— Что? Что? Что?
Охранник вылупил глаза и мотал головой. Я выхватил у него рацию, но он тут же скрутил меня и забрал ее обратно.
— Я не знаю, что ты задумал, парень, но ты точно ничего такого говорить не станешь!
— Я серьезно вам говорю! Пусть они не боятся, что он убьет мальчишку! Это его сын!
— Что ты несешь, черт тебя подери?
— Я ГОВОРЮ: ЭТО ЕГО СЫН, А НЕ ЗАЛОЖНИК! — заорал я. — НЕ ДАЙТЕ ЕМУ УЙТИ!
Но, видимо, было слишком поздно. Я кинулся к окну и увидел, как убийца и мальчик вышли из здания в кольце полиции и спецназа. Силовики расступились и дали им пройти. Они спустились с пригорка к машине и сели внутрь. Все отделение столпилось у меня за спиной, глядя на происходящее внизу.
Они сели в машину, но никуда не ехали, хотя дорога была открыта — полиция выпускала их.
Эпилог
— Извини, парень, я тебя подвел, — сказал Ян.
— Дядя Ян, ты меня не подвел! Поехали! Они нас пропускают! Мы проедем, а потом в дорогу и оторвемся! Мы приедем домой и исчезнем точно так же, как исчезла мама! Они нас никогда не найдут! Поверь мне! Пожалуйста, поехали!
Симеон был возбужден и говорил слишком быстро, уставший мозг Яна не поспевал за ним. А еще ему было очень больно.
— Пока — да, — медленно ответил он. — Но они все равно возьмут нас. Возьмут меня. И тогда они узнают, что ты был со мной заодно. Сейчас, пока мы не двигаемся, никому не причинен вред. Мы никого не обманывали. Ты просто был испуган, ты не понимал, что я делаю. Тебя не обвинят. Если мы уедем, это будет означать, что ты со мной заодно. Поэтому ни ты, ни София меня не знаете, хорошо? Оставьте мою квартиру, поезжайте к Софии. Она о тебе позаботится.
— Нет! Мы уедем и скроемся!
— Ты не понимаешь, что это такое, — сказал Ян. По спине текла горячая кровь — последний выстрел Светланы он поймал, еще раз обернувшись. У нее было слишком много гордости: если бы она выстрелила, не говоря своей прощальной фразы, то попала бы в Симеона. Но она не могла отказать себе в таком удовольствии, и Ян успел обернуться еще раз, чтобы пуля досталась ему. — У тебя должна быть совсем другая жизнь. Нормальная.
Ему приходилось держать Симеона на мушке, потому что полицейские и спецназ смотрели в окна. Но в пистолете не было патронов, ни единого — он все всадил в голову Светланы. Всадил от боли и страха за жизнь Симеона. С каждой пулей он выпускал ненависть к ней, к жизни и ко всему, что связывало его и смерть за деньги.
Самую последнюю пулю он всадил в голову напарницы за сына, о жизни которого ничего не знал. В ту секунду ему хотелось, чтобы за это кто-то ответил. Он не стал класть руку на сердце и признаваться себе, кто во всем виноват и кого нужно призвать к ответу, — он просто выстрелил в последний раз в голову, которая представляла собой месиво с осколками черепа.
И вот теперь, отомщенный, но не чистый, он смотрел в глаза, наполненные слезами и обидой, горем и страхом. Этому мальчику не нужно больше уроков, ему не нужно ничего, что может дать ему Ян, — это необходимо было понимать сразу, и нечего сейчас сожалеть.
— Прости, парень, — сказал Ян.
— Нет! Нет! Я не хочу! Я не прощу! Я не хочу нормальную жизнь! Я согласен скрываться! Я согласен бежать!
— Симеон, запомни эти цифры: двадцать-шесть-ноль-пять и сорок-один-пятьдесят-один. Это пин-коды от двух моих карточек, которые лежат в книге «Маленький принц» в книжном шкафу в моей квартире. На этих карточках деньги. На одной — тебе, на другой — для моего сына, там одинаковые суммы. В этой книжке есть адрес электронной почты, он написан на корочке. Свяжись с мамой моего сына и передай эти деньги, хорошо?
— Я не слушаю тебя! Передашь все сам!
— Нет, Симеон, это все. Ты запомнил цифры?
Симеон молчал, глядя прямо в дуло пистолета, который лежал на коленях Яна. Джинсы были влажными от крови, и корпус пистолета аккуратно обрисован тонким бордовым бортиком.
— Симеон, ты запомнил их?
— Я не согласен с твоим решением! Ты не прав! Ты не прав! А как же София? А как же я? Мы ведь семья!
— Прости, парень. Я бы хотел, чтобы все было по-другому.
Симеон заплакал. Время было на исходе — матерчатая спинка кресла в старой «Мазде» промокла насквозь, с каждым вздохом становилось тяжелее. Он не хотел, чтобы Симеон видел, как много крови из него вытекло.
