Моей ошибкой было чертить защитный круг в месте, где трава была выше всего. Желтые волны скрыли под собой монстра, быстро ползущего по земле. Куда целиться, было неясно. Слепо бросала метательные ножи в траву, Риган посылал заклятья вокруг заточенного Кейлора. Но все было бесполезно.
Успокаивало лишь одно: персекутра не пробьется через зачарованный круг. По крайне мере, я в это искренне верила.
Однако моим надеждам было суждено разбиться.
Мы увидели персекутру слишком поздно, когда она уже вплотную подобралась к защитному кругу. Кейлор побелел, рот расширился в крике… А потом чудовище прыгнуло, и мир будто остановился.
Я слепо смотрела, как в глотку заказчика впиваются желтые зубы. Как разбухшие пальцы рвут плоть, проникая вглубь тела. Кровь хлестала так, что очень скоро и Кейлор, и его мертвый брат смешались в единое красное пятно.
Риган пытался оттащить персекутру. Метал заклятья, бил кнутом… Но чары крови его не пускали.
Тогда почему? Почему они не сдержали персекутру?
Я не могла двигаться. Тело парализовало от страха, кровь заледенела от отвратительного зрелища. А в мыслях пульсировал ответ, который так долго искала.
Кейлор и его брат — одной крови. И именно поэтому столь редкая и сильная магия оказалась бесполезна.
Эти древние чары защитят от любого врага. Но не от того, с которым у вас в жилах течет одна кровь.
ГЛАВА 24
Нам все равно пришлось вызвать легионеров. Маги в темно-коричневой форме осмотрели поляну, опросили меня и Ригана. Спустя несколько часов, когда чары крови ослабли вместе со мной, заклятье удалось снять. Однако в телах, лежащих друг на друге в магическом кругу, уже было сложно узнать людские очертания.
Кейлор лежал лопатками на земле под своим братом, дух которого после свершенной мести обрел покой. Оба были окончательно и бесповоротно мертвы.
Часть легионеров осталась разбираться с телами, а остальные служители порядка вместе со мной и Риганом через портал отправились в штаб.
Я была рада убраться подальше от изуродованных тел, но жуткая картина все равно до самой ночи стояла перед глазами. Стоило лишь прикрыть веки, и снова видела Кейлора, трепыхающегося в луже собственной крови.
В штабе нас с Риганом по очереди допросили. Составили протокол и отпустили. Проблем ни у меня, ни у Дагера не будет, ведь легионеры убедились и не раз проверили — мы сделали все, что было в наших силах.
А вот на месте Кори я бы побеспокоилась. Его выходка с вынуждением другого охотника выполнять свои задания раскрылась почти сразу. Фолиант «победителя» изъяли и пообещали разобраться с ленивым студентом.
Риган же избавился от метки долга, которая после подстроенного проигрыша в соревновании пестрела на его руке и фолианте. Хорошо, что Кори не уточнял, как именно Дагер должен исполнить заказ — чары рассеялись, едва мятежный дух в смерти Кейлора обрел покой.
И, вроде, ужасная история с заказом закончилась для меня и Ригана вполне неплохо, но на душе скребла тревога. Я так долго искала ответ, а когда нашла, он выбил из-под ног почву и затуманил рассудок.
Неужели я и Тьма — одной крови?
Но как это возможно? И даже если снова ошибаюсь, то почему тогда через древние чары к Кейлору смог пробиться кровный брат, а мы с Риганом безрезультатно долбились в глухие незримые стены?
Я задала этот вопрос легионеру, что допрашивал меня:
— Как такое возможно? Почему чары крови не спасли господина Кейлора?
Легионер не смог дать внятного ответа, сославшись на то, что в литературе подобные случаи не упоминались. Однако служитель, так же, как и я, предположил, что все дело в родственной связи.
Мне пообещали, что проблем из-за этого дела у меня не будет. Еще заверили — чарами крови в ближайшее время более подробно займутся имперские маги-ученые. По логике легионера, это заявление должно было успокоить мою совесть, которая наверняка мучила из-за смерти Кейлора.
И я действительно мучилась и искренне жаждала узнать результаты колдовских экспериментов, но делала это по своим эгоистичным причинам.
* * *
Из штаба нас отпустили глубокой ночью. И Риган, и я были ужасно измотаны.
Телепортация — процесс малоприятный, а тошнота и головокружение после переноса — обычное дело. Чего уж говорить о путешествиях через пространства после столь отвратительного дня?
Единогласно мы приняли решение остановиться на ночь в дешевой гостинице, которая располагалась на той же улице, что и штаб. Риган оплатил два номера, обменяв монеты на ключи, и по скрипучей лестнице мы двинулись на второй этаж спящего дома.
Наши комнаты оказались по соседству, и перед тем, как скрыться каждый в своем номере, мы со слабой улыбкой вяло махнули друг другу рукой. Но стоило оказаться наедине с собой, маска спокойствия спала.
Я прижалась спиной к закрытой двери и шумно выдохнула. Грудь тяжело вздымалась, сердце сходило с ума, а перед глазами стояла Тьма.
Знала, что этот момент наступит. Знала и боялась.
В тишине пустой комнаты ничто не глушило страшных мыслей. Они раздирали меня изнутри, обида жгла гниющую душу. Ведь если я не ошибаюсь, и защитные чары у поместья Линетти не рухнули, а пропустили единого по крови врага… То мой противник гораздо ближе, чем когда-либо могла предположить.
Вариант был лишь один. И как я ни пыталась вплести в дело лекарок, которые могли получить мою кровь в лазарете, преподавателей по боевой магии или даже по артефактологии… Все это меркло на фоне главного факта: есть лишь один человек, которого действительно стоит подозревать.
Я не стала зажигать магические шары, не пробудила спящее пламя. В темноте маленькой комнатки нашла кровать и опустилась на край продавленного матраса.
Осознание не укладывалось в голове. Я не понимала, почему, как и, главное, зачем? Зачем желать смерти, мучительно медленной и омерзительно страшной, родной дочери?!
Едва успела лишь мысленно задать последний вопрос, по коже пополз липкий ужас. Страх украл дыхание, так и застывшее на губах, легкие свело судорогой. Онемевшее тело казалось тесным и чужим.
Хотелось плакать от отчаяния. Кричать от несправедливости. Забиться в угол в панике.
Но я не могла позволить такой роскоши, как жалость к себе. Она убивает вернее любого яда. Вытягивает жизненные силы медленно, но жадно, не оставляя ни капли для сопротивления.
А мне нельзя опускать руки. Нельзя сдаваться. Нельзя ставить точку здесь и сейчас. Ничего не кончено, пока в груди бьется сердце.
Тяжелые оковы мрачных мыслей рассыпались, когда давящую тишину разрушил стук в дверь. Неловкий, осторожный. Будто человек снаружи сомневался в том, что делает.
Тут же выпрямилась, вздернула подбородок и часто заморгала, прогоняя с ресниц мелкие бусинки слез. Подошла к двери и отворила ее.
