– Да, а в чём дело?
– Нет там ничего – ни поворота, ни развилки. Сплошная стена. Тупик.
– Свёртка пространства, – пожал плечами Илья, будто ему сообщили нечто само собой разумеющееся. Вроде травка зеленеет, солнышко блестит.
– Или проделки Морока, – процедил Никита.
– Или проделки Морока, – легко согласился Илья.
– Значит, мы отрезаны от входа? – обмерла Наташа. – Каким же образом мы отсюда выберемся?
– Выберемся, – заверил Илья, – но не через вход. Никто никогда ни в легендах, ни в реальности не выходил из пещеры Морока на Мэоримеше.
– То есть…
– Никаких то есть! Если бы из пещеры Морока никто никогда нигде не выходил, не было бы легенд. Выход есть, но он не на Мэоримеше.
Здесь Илья был прав практически на сто процентов. Выход был, но у этого слова слишком много значений.
– И где он находится? – не унимался Никита.
– Судя по специфическим особенностям легенд, свойственным каждой отдельной расе, выход, скорее всего, находится на родной планете представителей этой самой расы.
– То есть из сокровищницы мы попадём прямо на Землю? – не поверила Наташа. – Слишком похоже на сказку…
– Исходя из расчётов аналитиков, у этой «сказки» наибольшая вероятность.
Никита скептически покачал головой.
– А аналитики не рассчитывали вероятность того, что о пещере становится известно благодаря возникновению в экстремальных условиях неосознанной телепатической связи между пропавшими и их родственниками?
Илья побагровел, словно получил пощёчину, и потерял самообладание.
– Если веришь в фантастику, – гаркнул он, – тогда приставь к виску разрядник и ложись рядом с трупом стапульца! Кабы всё было так, я бы в пещеру носа не сунул и вас за собой не потащил! Я – не самоубийца.
«Ты – фанатик», – подумал я, но говорить ничего не стал. На данном этапе обструкция даже полезна.
На некоторое время повисла тягостная тишина.
– Всё, проехали, – поостыв, сказал Илья. – Займёмся делами. Проверь у стапульца карманы.
Никита шагнул к трупу, нагнулся, немного помедлил и, так и не прикоснувшись, распрямился.
– Не буду. Я не мародёр.
– Ах, ну да, – ровным голосом произнёс Илья. – Ты же искусствовед, а не гробокопатель… Зачем тогда сюда прилетел, зачем связался с чёрной экзоархеологией? Между прочим, и обычные археологи вскрывают древние захоронения и изучают останки.
На скулах Никиты вздулись желваки, но он ничего не сказал. Достал стерильные перчатки, надел, присел рядом с высохшим трупом и принялся обшаривать карманы комбинезона.
– Пусто.
– Понятно. Между нами и стапульцами в пещеру никто не входил, значит, свои обобрали. У них мародёрство не выходит за рамки морали.
– Отчего он умер? – тихо поинтересовалась Наташа.
– Я не знаток анатомии стапульцев, но внешне никаких признаков насильственной смерти не вижу.
– А что у него в левой руке?
Высохшая трёхпалая кисть сжимала фиолетовый комок, похожий на скомканный пластиковый пакетик. Пытаясь извлечь, Никита сжал комочек пальцами, подёргал, но ничего не получилось. Он дёрнул сильнее, и кисть с сухим треском обломилась в запястье.
– Чёрт! – отдёрнув руку, выругался Никита и уронил кисть стапульца.
Илья пренебрежительно хмыкнул, с хрустом раздавил кисть каблуком и поднял с пола скомканный пакетик. Повертев пакетик перед глазами, он размял его и высыпал на ладонь высохшие комочки и прутики.
– Пищевой концентрат стапульцев, – констатировал он, бросил на пол пакетик и отряхнул с ладони труху. – Смерть наступила явно не от голода.
– Не от голода? – обомлела Наташа. – Что, существует и такой вариант? Мы можем не дойти до сокровищницы?
– Это образно, – поморщился Илья. – Нет ни одной легенды, в которой бы в пещере Морока умирали от голода.
– Само собой, – мрачно заметил Никита. – Если искатель сокровищ умер, то кто об этом расскажет? – Он встал, снял перчатки и шагнул к Илье. – А теперь расскажи, что означает быть Лишним? Ты так старательно уводил разговор в сторону от этой темы, что невольно заинтриговал.
Илья спокойно выдержал его взгляд.
– О бреднях я говорить не желаю, – твёрдо сказал он.
– Каких таких бреднях?
– Девяносто процентов информации в легендах – чистой воды вымысел. А и из оставшихся десяти после тщательного анализа лишь три процента обладают допустимой вероятностью достоверности. Заметь, вероятностью! Информация о Лишнем даже в десять процентов не входит, и обсуждать этот вопрос я не желаю!
Илья врал без зазрения совести. Рассчитанная достоверность информации о Лишнем была на порядок выше, чем вымысла.
– А почему я должен верить, что это бред? Только потому, что ты так говоришь?
– Почему? – Илья запнулся в поисках выхода из ловушки, в которую сам себя загнал. И он нашёл выход: – Хорошо, приведу пример. Более чем в половине легенд о пещере Морока утверждается, что всех, кто доберётся до сокровищницы, ждёт вечная жизнь. Ты в это веришь? Так вот, все россказни о Лишнем – такой же бред, как и о вечной жизни.
– А я хотела бы верить, – тихо сказала Наташа.
Прозвучало это искренне, но мне показалось, что в её словах преобладало желание примирить спорящих.
– Во что?
– В дар вечной жизни.
– Здрасте, приехали, – развёл руками Илья и затряс головой: – Хватит дискуссий, пора идти. Если верить легендам, то в лабиринтовом варианте пещеры Морока нам предстоит пройти не один десяток километров.
Илья опять врал. Он знал, что вход в сокровищницу находился рядом и, сколько бы километров он ни прошёл по лабиринту, сокровищница всегда будет в десяти шагах. Однако он строго придерживался своего плана действий, как будто боялся, что кто-то может его осудить, если он решит войти в сокровищницу прямо сейчас. Наташа, например. Или я. Но мне было абсолютно всё равно, когда он решится на последний шаг. А вот Наташа… Осудит – не то слово.
Туннель извивался в теле горы норой священного червя Кааата, раздваивался, поднимался вверх, спускался вниз, и не было ему конца. Первое время, когда на очередной развилке сворачивали направо, Никита останавливался, возвращался и, наткнувшись на образовавшийся тупик, по-солдафонски матерился, срывая голос, а эхо отвечало ему не менее отборным матом. Вначале Наташа затыкала уши, затем только морщилась. Со временем Никита стал реже проверять тупики свёрнутого пространства за спиной, матерился тише, и усталое эхо ему уже не вторило. Потом Никита смирился и больше не проверял, свернулся ли за нами пройденный путь или нет.
Шли часа три, прошли километров двадцать, и на всём пути нас сопровождали тишина, пустота и мрак. От бегающих по стенам лучей фонарей в глазах рябило, а однообразие туннеля вызывало навязчивое дежавю, что здесь уже не раз проходили. И только отсутствие впереди собственных следов на слое пыли говорило о том, что путь ведёт не по кругу.
