– Надеешься, тебе поверят? – фыркнула Лия, словно угадав ход моих мыслей.
– Вряд ли, – согласился я и добавил: – Главное – я верю.
И только когда сказал, понял, что начинаю относиться к происходящему в Бубякине как к само собой разумеющемуся. Будто так и надо и иначе быть не может. Адаптируюсь, как прокричал птеродактиль Ксенофонт.
– Что ж, если веришь, может, и будет из тебя толк… – раздумчиво произнесла Лия и спросила: – Давно здесь сидишь?
Я пожал плечами:
– Как начали монтировать аттракционы… А что?
– Ля-Ля случайно не видел?
В голосе Лии прозвучали тревожные нотки, я посмотрел на неё и понял, что именно ради этого вопроса она и подходила ко мне. Всё остальное – прелюдия, так сказать, для завязки и поддержания разговора. Понимание было настолько чётким и ясным, будто Лия сама об этом сказала. Или я вдруг научился читать мысли… Как она. И ещё я понял, кто сидел в картонной коробке, которую Лия везла на тележке.
– Видел, – признался я.
– Где?
– Там, – махнул я в сторону коттеджей. – Ля-Ля сидела на заборе. Затем упала и пропала.
Хотелось как-то срифмовать, наподобие «А и Б сидели на трубе…», либо «Шалтай-Болтай сидел на стене…», но ни к «забору», ни к «штакетнику» не сумел сходу подобрать рифму. Хотя очень хотелось, чтобы удивить Лию и понравиться ей. Но получился обратный эффект.
– Нескладно, – заметила Лия, в очередной раз угадав мои мысли.
– Зато правда, – нашёлся я.
– Взаправду упала? – не поверила она.
– С забора, – подтвердил я и добавил: – По-моему, в обморок.
– А что значит, «пропала»?
– То и значит. Я поискал её в кустах, но она будто в воду канула. Хотя там везде земля.
Лия задумалась, постукивая пальцами по штакетнику.
– Что ты ей сказал? – наконец строго спросила она.
– Ну… – чуть было не ляпнул я напрямую, но вовремя вспомнил, какого мнения Лия о дрынобуле, и ответил обтекаемо: – Спросил, что она знает об одной штуке, с помощью которой могут летать велосипеды с крыльями.
Лия внимательно посмотрела на меня.
– И назвал слово?
– Назвал.
Я с сожалением развёл руками.
– Я предупреждала, что при девушках это слово произносить неприлично! – возмутилась Лия.
– Не знал, что Ля-Ля девственница, – снова развёл я руками.
Лия вспыхнула и одарила меня презрительным взглядом:
– Что-то ты чересчур сексуально озабочен… Идём, покажешь, где пропала Ля-Ля.
Язык зачесался объединить свою сексуальную озабоченность с предложением куда-то пойти, но я удержался от пошлости. Можно и по морде схлопотать, а я не хотел с Лией сориться. И обижать её не хотел. Хотел поцеловать и ощутить вкус её губ. Чёрт побери, да откуда, в самом деле, у меня эта чрезмерная сексуальная озабоченность?!
– Идём, дорогуша! – развязно согласился я и, фиглярничая, протянул ей руку.
Лия отпрянула.
– Не смей больше никогда ко мне прикасаться! – вскипела она.
– Как скажешь… – вздохнул я, опуская руку. Больше всего на свете мне сейчас хотелось даже не поцеловать, а прикоснуться к её руке. Два раза прикасался к ней: первый раз – подсаживая под локоть в «хаммер» на лесной дороге, но тогда сквозь рукав ватника ничего не ощутил, зато второй раз…
Лия прошла вдоль штакетника и вышла в калитку.
– О, я вижу, у вас всё сладилось! – воскликнула Дормидонтовна из беседки. – Идите к нам, чай пить! Мы свеженький заварили, с вареньицем малиновым…
Дед с бабой смотрели на нас, умильно улыбались, жестами зазывая в беседку.
– А я музыку по такому случаю заведу! – радушно пообещал Дормидонт и потянулся к ручке граммофона. – Заходите.
– Всенепременно! – заверил я и одарил Дормидонта с Дормидонтовной лучезарной улыбкой. – Только за Василием сходим и вместе придём!
Улыбки слетели с лиц деда и бабы, будто их кто-то смахнул, рука деда замерла на полпути к граммофону.
– Как ты их отбрил, – впервые улыбнулась мне Лия, направляясь в сторону коттеджей, однако сразу установила между нами дистанцию в пару метров.
– Адаптируюсь… – вздохнул я. Мне очень хотелось идти рядом, но от меня ничего не зависело. Давненько не испытывал такого светлого и бесхитростного чувства, разве что в отрочестве, когда впервые гулял с девчонкой. – Они так часто зазывают на чай, что я подумываю повесить на грудь табличку: «Чай не пью!»
– А ты уверен, что они грамотные?
– Разве?! – изумился я.
– Не знаю, – равнодушно сказала Лия и спросила: – Где ты видел Ля-Ля?
– На заборе сразу за коттеджем Дитятькина и Кудесникова. Вон там, где стучат.
От коттеджа горе-воздухоплавателей доносился стук молотка по металлу. Очевидно, юный Кудесников выправлял погнутую велосипедную раму.
– Я знаю, где они живут, – сообщила Лия.
– И кто они, тоже знаешь?
– Знаю.
– Тогда подскажи, кто из них Дитятькин, а кто – Кудесников.
– А ты не разобрался? – лукаво глянула на меня Лия и прищурила глаза нижними веками. Совсем как Ля-Ля.
– Нет.
– Не всё ли равно, кто из них кто? – пожала плечами Лия.
– Как это – не всё ли равно? – удивился я. – В конце концов, они не Бар и Бос.
– Не Бар и Бос, – согласилась Лия. – Но нечто похожее. Они – пара.
«Вот те на! – ошалело подумал я. – Гомосеки, что ли?!» Я покосился на Лию, но спросить не решился, помня, как она отреагировала на дрынобулу.
– Пара – это вовсе не то, что ты подумал, – поморщилась Лия.
Кажется, она и вправду читала мои мысли, однако это я воспринял спокойно. Адаптируюсь…
– Добрый день, Серёженька! – окликнула меня Кузьминична, как только мы поравнялись с её коттеджем. – И вы, Лиечка, здравствуйте!
– Здравствуйте, Кузьминична! – кивнула Лия.
Я недоумённо посмотрел на квартирную хозяйку и только потом вспомнил, что мы сегодня не виделись. Столько всего за день навалилось…
– Добрый день, – спохватился я.
– Отобедать, Сергий свет Владимирович, не желаете? – предложила Кузьминична. – И Лию приглашайте, чай, тоже не обедала.
– Чаем мы вообще-то не обедаем, – дежурно скаламбурил я и неожиданно почувствовал, что проголодался. Волка бы съел.
– Спасибо, Кузьминична, – поблагодарила Лия, – но нам некогда. Ля-Ля пропала.
– Знаю, – кивнула Кузьминична. – Свалилась с забора и пропала.
