– Вот мы и хотим осмотреть место, где она пропала.
– А чего там осматривать? – возразила Кузьминична. – Нет её там. А раз нет, то и искать под забором нечего. Под забором можно разве что Васькá найти, когда он с устатку.
Лия внимательно посмотрела на мою квартирную хозяйку.
– Кузьминична, вы знаете, где Ля-Ля?
– Знаю.
– Где?
– Вот пообедаете, тогда и скажу. Погляди, как твой, – Кузьминична указала на меня глазами, – скукожился без обеда.
Вовсе я не скукожился, но перечить не стал. Есть в самом деле хотелось сильно. До безобразия.
Лия мазнула по мне мимолётным взглядом, однако по поводу двусмысленного «твоего» Кузьминичны ничего не сказала. Её волновала судьба Ля-Ля. И только.
– А если с ней что-нибудь… – начала она, но Кузьминична её перебила.
– Ничего с Ля-Ля не станется. Идите обедать, а как пообедаете, скажу, где Ля-Ля искать.
И мы подчинились. Я с радостью, да и Лия, по-моему, была не прочь перекусить. Тем более что с местонахождением Ля-Ля кое-что прояснилось и ей, вроде бы, ничего не грозило.
Я посторонился, пропуская Лию в калитку, прошёл следом.
– Сергий свет Владимирович, покажите гостье, где руки помыть, – попросила Кузьминична, суетясь у стола.
Я провёл Лию в коттедж, показал ванную комнату и, пока она мыла руки, сбросил на ноутбук файлы своей фотосессии, а затем решил посмотреть, что у меня получилось.
Панорама Бубякина, Барбос, возводящийся комплекс аттракционов получились хорошо, а вот с кадрами птеродактиля Ксенофонта и Ля-Ля вышло нечто непотребное. Вместо трёх кадров с птеродактилем Ксенофонтом на всю ширину снимков были запечатлены трёхпалые кукиши: левый, правый и оба вместе, а на кадрах, где должна быть медлительная Ля-Ля, над забором красовалось размытое голубое пятно, как будто малайский долгопят и в самом деле оказался привидением.
Как это могло произойти, я не понимал, тем более что снимки птеродактиля я проверял на месте после съёмки, и тогда они были нормальными. Но я не очень расстроился. Стал привыкать. Очередные штучки-дрючки квазимагнитных полей Кашимского аномального треугольника.
– Сергей Владимирович! – позвала со двора Кузьминична. – Мы вас ждём, обед стынет!
– Бегу! – крикнул я в открытое окно, выключил ноутбук, по-быстрому ополоснул руки и выскочил на крыльцо.
Лия уже сидела за столом, причём снова в перчатках. Зачем тогда, спрашивается, руки мыла? Кузьминична половником наливала ей в тарелку первое, а моя тарелка стояла напротив. Я подошёл к столу, переставил тарелку и сел рядом с девушкой. Ребячество, но ничего поделать с собой не мог.
– Так вам удобнее наливать, – пояснил Кузьминичне.
Кузьминична понимающе улыбнулась, а Лия ничего не сказала, но лицо у неё стало строгим, почти отчуждённым.
– Что у нас, хозяюшка, на обед? – наигранно приподнятым тоном поинтересовался я.
– На первое – свекольник, – сообщила Кузьминична, наливая мне половником в тарелку.
Я глянул на свекольник и тут же отвёл взгляд. Цвет у свекольника в деревне Бубякино был интенсивно синий, и по поверхности плавали кусочки мелко нарезанного оранжевого огурца. Спасибо, не алюминиевого. Кузьминична, не скупясь, добавила в тарелку ложку сметаны, к счастью, обычного белого цвета, и я поскорее перемешал свекольник, чтобы забелить весьма неаппетитную цветовую гамму.
– На второе будет рагу, – продолжила Кузьминична, усаживаясь напротив. – Ещё пироги с грибами, клюквенный морс. Уж не обессудьте за скудость, Сергей Владимирович, чем богаты…
– Что вы, право, Кузьминична, – возразил я. – Какая скудость? Очень даже хороший стол.
Я осторожно попробовал неудобоваримый с виду свекольник и чуть язык не проглотил. Умеет моя хозяйка готовить… Что есть, то есть.
– А вкусно как! – похвалил я. – Удивляюсь вам, Кузьминична, как вы, при таких кулинарных способностях, и одна?
– Опять за своё? – насупилась Кузьминична. Она посмотрела на меня, на Лию, снова на меня и неожиданно лукаво улыбнулась: – Вот ежели бы сбросить годков так шестьсот-семьсот, то вас, Сергий свет Владимирович, непременно бы захомутала!
Я поперхнулся. Шутит она насчёт шестисот-семисот лет или?..
Лия тихонько рассмеялась.
– Что вы прибедняетесь, Кузьминична? – сказала она. – Вы и сейчас женщина в самом соку. Попробуйте, а вдруг клюнет? – Лия покосилась на меня. – Известная истина: путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
Кузьминична покачала головой, улыбнулась:
– Что вы, Лиечка, неужто я буду его у вас отбивать? Вы такая пара…
В этот раз поперхнулась Лия и не нашлась, что ответить. Я посмотрел на неё и увидел, как она снова покраснела.
– И когда только вы успеваете готовить? – перевёл я разговор на другую тему и потянулся за пирогами. – Вроде бы с утра вас дома не было…
– Стряпать дело нехитрое, – отмахнулась Кузьминична. – Да вы кушайте, кушайте! Пироги с грибами, утром в лесу насобирала.
Я отдёрнул руку и с подозрением посмотрел на Кузьминичну.
– Случайно не мухоморов?
Кузьминична рассмеялась.
– Что, Серёженька, видели, как Ксенофонт мухоморы лопает? На то он и птеродактиль. – Она пододвинула ко мне блюдо с пирогами: – Здесь белые, подосиновики и подберёзовики. Так что не берите дурного в голову, кушайте. Мухоморы у нас только Хробак собирает.
Я взял пирожок, надкусил. Пышный, только что испечённый и, как всё у Кузьминичны на столе, вкусный.
– Для Ксенофонта собирает?
– А то для кого же? Правда, и сам иногда употребляет…
Я икнул.
– И… И как?
– А что ему сделается? Он же – Хробак!
Второй раз я слышал, что Хробак – это не просто имя, но уточнять, что оно означает, не стал. Если он употребляет мухоморы, то за столом лучше не интересоваться. Мало ли что может оказаться, хотя я и не из брезгливых.
В коттедже напротив со стуком распахнулось окно, в него высунулся Василий и страдальческим голосом позвал:
– Кузьминична…
– Чего тебе, болезный? – повернулась к нему Кузьминична.
– Кузьминична, у тебя гости?
– Гости, Васёк. Сергий свет Владимирович и Лия. А тебе что?
– Раз гости, то и выпить имеется?
– Имеется, Васёк. Морс клюквенный. Хочешь?
Василий подумал.
– И всё? – упавшим голосом спросил он.
– И всё.
– Чтоб ты сгорела со своим морсом… – простонал Василий и с треском захлопнул окно.
Кузьминична отмахнулась полотенцем, расшитым красными петухами, и я не успел заметить, добавился ли на полотенце ещё один петух.
