Лия села, поцеловала меня в плечо, но тут же отстранилась.
– Давай одеваться, – сказала она. Лицо у неё снова стало каменным, а голос отчуждённым.
Я её понимал. Никто не любит, когда за ним подглядывают в интимные моменты жизни. Разве что извращенцы. Встав, я быстро натянул брюки, надел рубашку, одну кроссовку, хотел надеть вторую, но она оказалась женской. Шагнув к пеньку, подобрал кроссовки и одну передал Лие.
Обувшись, я распрямился и посмотрел на Лию. Она уже оделась, прикрыла голову париком и сидя натягивала кроссовки. Джинсы, голубая футболка пестрели пятнами черничного сока.
– Н-да… – с сожалением протянул я. – Не будет у нас пирогов с черникой.
– С чего ты взял? – Лия завязывала шнурки на кроссовках и на меня не глядела. – Ты взаправду решил, что Кузьминична нас за черникой посылает? Она ещё утром и грибов, и черники набрала.
– Что?! – оторопел я.
– Скоро вы там? – воззвал из-за пенька птеродактиль Ксенофонт.
Я ошарашено посмотрел на пенёк и перевёл взгляд на Лию. Она встала, подошла к перевёрнутому кузовку и стала загружать в него вывалившуюся чернику.
– Можете вылезать… – растерянно пробормотал я.
Первым показался птеродактиль Ксенофонт. Растопырив крылья, он неуклюже, цепляясь когтями за остатки коры, взобрался на пенёк.
– Иди сюда, принцесса! – умащиваясь поудобнее, позвал птеродактиль Ксенофонт. – Аюшка моя…
Только тогда я наконец вспомнил древнерусское значение слова «аюшка», и всё стало на свои места. И колдовской угар, охвативший нас, и многозначительные намёки Кузьминичны… Вот, значит, в чём дело… Вот почему Лия смутилась и покраснела, когда Кузьминична сказала, где надо чернику собирать… Ну, Кузьминична! Ну, старая сводня!
Ля-Ля влезла на пенёк, птеродактиль Ксенофонт, посторонился и приобнял её правым крылом. Ля-Ля прильнула к нему и потёрлась мордочкой о его грудь.
Я посмотрел, как они изображают сладкую парочку, и мстительно спросил:
– Вы что, за пеньком сексом занимались?
– Тьфу, дурак! – возмутилась Ля-Ля.
– Соврать не могла, что ли? – упрекнул птеродактиль Ксенофонт.
– И ты дурак! – обиделась Ля-Ля и стряхнула с себя его крыло. От негодования она посинела и стала совсем прозрачной.
Лия молча всучила мне кузовок, наполовину заполненный мятой черникой, и подошла к пеньку.
– Иди ко мне, бедная моя девочка, – протянула она руки к посиневшему подобию долгопята-привидения, – обижают тебя, бяки нехорошие…
– Да, бяки… – всхлипнула Ля-Ля, забралась к ней на руки и уткнулась мордочкой в плечо, – нехорошие…
– Бабские сопли, – презрительно фыркнул птеродактиль Ксенофонт, взмахнул крыльями, подлетел ко мне и уселся на плечо, больно впившись когтями. – Вы позволите, Сергий свет Владимирович?
– Иди к чёрту! – гаркнул я, стряхивая его.
Птеродактиль Ксенофонт взмыл над нами и обиженно прокаркал:
– Злые вы… Улечу я от вас…
– Попутного ветра! – крикнул я. – Скажи спасибо, что мои пожелания не сбываются, как у Василия!
Птеродактиль Ксенофонт сделал над нами широкий круг, подозрительно покряхтел, но, то ли пожалел нас, то ли желудок был пустой, гадить не стал и улетел восвояси.
– Пойдём в Бубякино, – предложила Лия, поглаживая прильнувшую к плечу Ля-Ля. Подобие малайского долгопята-привидения, потихоньку успокаиваясь, начало светлеть.
– В таком виде?
Я глянул на свои руки в разводах черничного сока и непроизвольно повёл плечами. Рубашка местами прилипла к телу. Сладок сок черники…
– Предлагаешь остаться здесь до ночи? Или в речушке искупаться?
Лия была всё такой же ершистой и неприступной, словно между нами ничего не произошло. Досталось ей в жизни со своим уродством.
– Не мешало бы, – как можно мягче сказал я. Мне-то что? С мужика – как с гуся вода. А ей каково? Здесь деревня, как-никак, простота сексуальных отношений тут неприемлема до сих пор. Начнутся пересуды, злословье…
– В речке вода такая, что будешь ещё чумазее, – фыркнула Лия. – Не переживай, приставать не буду. Попили верескового мёда, и на том всё!
Она развернулась и зашагала прочь. И мне ничего не оставалось, как поплестись следом. Женщины в моей жизни бывали всякие. Бывало и почти так, как сейчас: встретились, понравились друг другу, переспали и спокойно расстались без каких-либо взаимных претензий. Секс – не повод для знакомства. Звучит пошло, но таковы современные реалии. Однако сейчас было иначе. Я шёл за Лией, глядел на её стройную фигуру, а на моем теле всё ещё продолжали гореть ожоги её ладоней. Вновь вернулось странное чувство, которое я ощутил, впервые прикоснувшись к руке Лии: было грустно и тоскливо, будто нежданно-негаданно обрёл что-то неизмеримо ценное и тут же его потерял. Безвозвратно. Только теперь это чувство было гораздо острее…
До деревни мы не сказали друг другу ни слова. Молча вышли из леса, перешли по мостику через речушку.
Лия приостановилась и обернулась.
– Тебе сюда, – указала она глазами на огород Кузьминичны. – А мне туда, – кивнула в сторону гостиницы.
– Лия… – попытался я вставить слово, но она перебила.
– Ягоды не растряси! – посоветовала она и быстрым шагом направилась к стоящим за гостиницей макетам транспортных аппаратов пришельцев. Ля-Ля высунула из-за её плеча голову и долго смотрела на меня укоризненным взглядом большущих глаз, пока Лия не скрылась за чередой летающих тарелок.
«Чего их беречь, если и так почти вся ягода мятая…» – отстранённо подумал я, заглядывая в кузовок. Сладкая ягода черника, да послевкусие горчит. Неужели для меня это те самые ягоды, которые после цветочков?
К коттеджу Кузьминичны я пробирался через огород как тать, стараясь, чтобы меня никто не увидел. Своего вида я не стеснялся и о том, что произошло, не жалел, но противно было бы услышать что-нибудь наподобие: «О, так-таки у вас сладилось!» Скорее всего, мне удалось остаться незамеченным, но не столько из-за моих способностей, сколько из-за того, что никому я не был нужен. К тому же у меня появилось подозрение, постепенно перерастающее в убеждённость, что в деревне все заранее знали, что должно произойти в лесу. Один я не догадывался.
Прокравшись вдоль торца коттеджа, я осторожно выглянул из-за угла в палисадник. На столе стояла миска с грибами, лежал нож, но Кузьминичны не было. Как же, размечтался, что пробрался незамеченным! Увидела меня и ретировалась, чтобы не смущать… Сводня!
Рабочие закончили сборку аттракционов и уехали, и теперь рядом с гостиницей высилось ажурное разноцветье решётчатых ферм с подвесными сиденьями. Нигде никого не было видно, и только из беседки у гостиницы шепеляво-патефонный тенор под фривольный мотивчик жизнерадостно утверждал, что «лучше выпить пару чая», чем столько же водки или пива. Звуконепроницаемые окна в коттедже Василия были наглухо закрыты, и некому было пресечь разнузданную антиалкогольную агитацию.
