Пришелец неуверенно кивнул.
Василий шумно выдохнул, взял двумя пальцами стакан и опрокинул самогон в себя. На мгновение он застыл, и мне показалось, что сейчас с ним произойдёт то же самое, что и с волосатым пришельцем. Глаза вылезут из орбит, белокурые волосы станут дыбом, и в них загуляют электростатические разряды. Но ничего подобного не произошло – организм у тракториста был крепким, тренированным, а метаболизм перестроен исключительно на потребление алкоголя. Василий аккуратно поставил стакан на стол, посмотрел на меня, на пришельца и так зычно выдохнул крепким перегаром, что, поднеси к его рту спичку, можно было бы увидеть огнемёт в действии.
– Ай, хорошо… – просипел он. – Вот это я понимаю – праздник… – Он повернулся к бару: – Человек!
– Чего изволите-с? – отозвался бармен.
– Солёных огурцов и квашеной капусты!
– Сей момент!
«Интересно, – подумал я, – а если бы Василий шашлыки заказал, стал бы бармен махать секачом? Вдруг под личиной Василия скрывается какой-то упырь? Не может нормальный человек, пусть и сельский тракторист, столько самогона пить…» Я представил, как секач бармена втыкается в голову Василия, тело оплывает, и на его месте появляется некто несуразный с сосательным хоботком, расширяющимся в виде воронки, приспособленной исключительно для потребления самогона. Мне стало жаль Василия, и я прекратил фантазировать.
Крылатой тенью над нами скользнул птеродактиль Ксенофонт и уселся на металлическую ограду напротив столика.
– Деревенщина ты, Василий! – каркнул он. – Нет чтобы как люди, заказать чистенькой, как слеза, водочки, да под крабов, да под чёрную икорочку… Сегодня же всё задарма!
Василий уничижительно посмотрел на птеродактиля.
– Ни черта ты, ископаемое, в русской душе не понимаешь, – снисходительно изрёк он. – Это тебе не мухоморы жрать.
– А чего в ней, русской душе, понимать? – возмутился птеродактиль Ксенофонт. – Наливай да пей!
К столу подплыли, покачиваясь в воздухе, три красных глаза. Смотрели они в разные стороны, мигали не в такт, и было понятно, что они на хорошем взводе. Повеяло чем-то химическим, не то соляной кислотой, не то хлором.
– Хорошо тут у вас… – задушевно начали они и икнули, уронив на землю едкую слезу. Земля задымилась. – Можно присоединиться?
– Можно-то оно можно, – согласился Василий, – только где дружков своих, голубенькие глазки, потеряли?
– Они серной кислотой заливаются, – пояснил я, указав на стойку.
– А вы чего ж? – спросил Василий у красных глаз. – Серная кислота не по нутру?
– У нас от’т серной кислоты изжога, – снова икнули красные глаза. – Самогону хочется…
– Я-то не против, – вздохнул Василий, – но вы стакан оккупируете, а нам как пить?
– А ты представь, что там будем не мы, а вишенки, – заканючили глаза.
Василий задумался, пытаясь представить.
– Так как, а? – с надеждой вопросили красные глаза.
– Представить-то я могу… – раздумчиво проговорил Василий. – Но могу и проглотить. Как вишенки.
– Гы-гы-гы-гы! – затрясся от смеха птеродактиль Ксенофонт, и сеть металлической ограды под ним зазвенела. – Представляю, как глазки будут выбираться через… В общем, воспользуются чёрным ходом.
Волосатый пришелец заулыбался и принялся кивать. Красные глаза содрогнулись.
– Не нравится? – ехидно поинтересовался птеродактиль Ксенофонт. – Вам нравится только во тьме блудить! Кстати, в желудке тоже темно!
– Не блудить, а блуждать, – обидчиво возразили глаза.
– Да какая разница! Что блуждающие глаза, что блудливые… Один хрен!
– На себя посмотри, пережиток прошлого! Палеонтологическая окаменелость!
– А ну тихо! – оборвал перепалку Василий. – У нас праздник, а вы что тут устраиваете?
– Он первый начал… – пробурчали красные глаза и снова уронили на землю жгучую слезу.
– Цыц! – гаркнул Василий. – А то как пошлю всех!..
Он спохватился и прикрыл рот ладонью.
Я поёжился, представив, куда он может послать и что из этого может получиться, повторно дрогнули красные глаза, ограда под птеродактилем Ксенофонтом испуганно звякнула, и на землю глухо шлёпнулась увесистая лепёшка помёта. Только волосатый пришелец продолжал улыбаться и кивать головой.
К счастью, подоспел бармен с подносом.
– Прошу, – сказал он и выставил на стол уродливую глиняную миску с квашеной капустой, расписное фарфоровое блюдо с солёными огурцами и три пустых широких стакана. – Желаете ещё чего-нибудь?
– Благодарствую, – благодушно пробасил Василий. – Со стаканами ты особенно угодил… Больше ничего не надо.
– Приятного потребления-с! – в меру угодливо пожелал бармен и удалился.
– Вот это дело, – удовлетворённо заметил Василий и принялся разливать по стаканам самогон.
Как только он наполнил один стакан, красные глаза тут же нырнули в него и довольно забулькали, разбрасывая брызги по столу.
– Никакого уважения к компании, – поморщился Василий. – Нет чтобы подождать, чокнуться…
Он налил в остальные три стакана, один подвинул к волосатому пришельцу, второй мне, а третий, гранёный, взял сам.
– Пропускаю, – сказал я.
– В себя? – с надеждой полюбопытствовал Василий.
– Мимо себя, – уточнил я.
– Эх, что за праздник с трезвенниками… Одно расстройство, – вздохнул Василий и повернулся к волосатому пришельцу: – А ты будешь?
Волосатик заулыбался, закивал, но стакан в руки не взял.
– Тебя как звать-то? – поинтересовался Василий, вставляя ему в среднюю руку стакан.
Пришелец посмотрел на меня, на Василия и наконец-то изрёк:
– Здесь меня назвали свет молжовый! Класиво, да?
– Моржовый? – серьёзно переспросил Василий.
Пришелец закивал, лучась довольной улыбкой.
– Холод, значит, любишь… – наморщил лоб Василий. – Чукча, что ли?
Пришелец кивал и улыбался.
– А я думал, абориген острова Тимбукту… – пробормотал я.
– Что ты сказал? – переспросил Василий.
– Да так… – смешался я. – Мысли вслух вырвались.
– Попридержи их при себе, если не пьёшь, – назидательно проворчал Василий. Он посмотрел на мой полный стакан, недовольно поморщился и, повернувшись к ограде, спросил: – А ты, лысый на заборе, будешь?
Птеродактиль Ксенофонт встрепенулся, гордо выпятил вперёд килеобразную грудь, побарабанил пальцами крыльев по выпуклому голому брюшку.
– Может, я и лысый, – надменно изрёк он, – но это не причина, чтобы бражничать с кем ни попадя.
