– Какой? – смешался я.
– Любой.
Я ткнул указательным пальцем в дискету.
Служитель посмотрел на неё и затараторил:
– Млекопитающее органического состава, аэродышащее кислородно-азотной смесью. Допустимые температурные пределы в течение получаса: от минус пятнадцати до плюс тридцати пяти градусов по местной шкале. Допустимые нагрузки: от невесомости до кратковременных трёхкратных от обычной силы тяжести планеты обитания. Рекомендуется максимальная защита от радиационного излучения. Местный ритуал проводов… Так, это уже для меня. Я правильно зачитал резюме, ничего не перепутал? Бывают, знаете те ли, сбои…
– Человек и бóльшие нагрузки выдерживает, – буркнул я, пытаясь представить ритуал проводов. Под фанфары, что ли? Экспресс-анализ жизнедеятельности моего организма меня нисколько не удивил – буквально перед этим сколопендра проделала нечто подобное.
– В нашем аттракционе не предусмотрены экстремальные нагрузки на пределе выживания, – снисходительно пояснил служитель. – Так вы согласны с предложенными критериями вашей жизнедеятельности? Если нет, буду вынужден отстранить вас от поездки.
То, что на американских горках придётся испытывать невесомость и перегрузки, меня не удивило, а вот то, что будет бросать и в жар, и в холод, оказалось новостью. Да ещё защита от радиации… Я поёжился, но кивнул. Не я первый, не я последний. Пришельцы, рискнувшие прокатиться по американским горкам, так или иначе возвращались. Пусть кое-кто помятым, но все живыми.
– Да или нет?
– Согласен.
– Тогда прошу.
Служитель подвёл меня к двуместному болиду, усадил в кресло, застегнул на груди ремни безопасности и вставил дискету в щель на передней панели болида. Красный огонёк на панели погас и замигал зелёным светом.
– Удачной поездки, – пожелал служитель, и болид начал медленно подниматься на стартовую горку.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Храни вас Господь, – неожиданно сказал служитель, снял цилиндр и склонил плешивую голову с уже знакомыми мне рожками-антеннами.
Меня покоробило. Вот так проводы под фанфары!
– Э… – заёрзал я на сиденье, пытаясь расстегнуть ремни безопасности. – А вы в ритуале ничего не перепутали?
– Никак нет. Согласно инструкции.
Служитель перекрестил меня свободной рукой. Другой рукой он прижимал цилиндр тульей к сердцу.
– Тогда не надо! – задёргался я на сиденье. Защёлки на ремнях безопасности оказались с секретом и не хотели расщёлкиваться.
Из динамика на панели грянул похоронный марш, болид на мгновенье застыл на вершине стартовой горки, а затем начал разгон, скользя вниз по рельсам с ускорением свободно падающего тела. С кристальной ясностью стали понятны «возвышенные» чувства серо-зелёного пришельца, вывшего из болида на одной душераздирающей ноте, и я дико заорал.
Арка первой крепёжной мачты приблизилась со скоростью курьерского поезда, болид нырнул в неё… и наступила кромешная тьма и глухая тишина. Не было видно ни зги, не слышно ни стука колёс, ни моего вопля. Ни похоронного марша. А потом я понял, что, кроме тьмы и тишины, здесь была полная неподвижность, будто я со всего маху влетел в чёрную вязкую смолу и мгновенно закаменел в ней, как букашка в янтаре. Я не мог двинуть ни рукой, ни ногой, не дышал, и только сознание продолжало функционировать.
Как-то сразу нахлынула полная успокоенность, и появилась отстранённая мысль, что это всё. Вот такая она, смерть…
– Почему он так дико орал? – спросил из темноты голос Карлы.
– Я заменила мелодию «Прощание славянки» на похоронный марш, – едко ответил голос Лии.
– Зачем?
– Чтобы яснее проявились его эмоциональные критерии.
– Садистка! А ещё вроде бы с ним…
– Не твоё дело! – оборвала Лия. – А если его кандидатуру не утвердят?
– Тогда ты никогда с ним больше не увидишься, – сказал Карла. – Но и в этом случае не стоило так жестоко шутить.
– Если утвердят, за год адаптационного периода много воды утечёт, – не согласилась Лия.
– Да, бабник он ещё тот… – понимающе вздохнул Карла и тут же круто переменил тему: – Не нравится мне, как он себя ведёт. Будто всю жизнь с пришельцами якшался и другая жизнь ему неизвестна. А ещё уфолог… У настоящего уфолога руки бы тряслись при виде пришельцев.
– А кто приказал его бздыней накормить? – фыркнула Лия. – Чтоб бедненького уфолога кондрашка не хватила?
– Н-да, перекормила его Кузьминична… – сказал Карла. – Придётся теперь при обсчётах корректирующую поправку вводить…
«Лия! Ли-ия!!!» – заорало всё моё естество, но из горла не вырвалось ни звука.
И всё же меня услышали.
– Ты что, включил обратную связь? – возмутилась Лия. – Зачем?
– Я не такой садист, как ты, – сказал Карла. – Пусть слышит. Может быть, что-то пойм…
Голос пресёкся на полуслове, будто отключили звук.
«Лия! Лиечка!!!» – продолжал беззвучно взывать я, но тишина была мёртвой. Затем появилось неприятное ощущение, словно в голове активно забегали насекомые, щекоча лапками извилины мозга, и я умолк. Зачем они копаются в моей голове, что им надо?!
Темнота и тишина оборвались так же внезапно, как и наступили. В лицо ударил тугой ледяной ветер, пахнущий горячей серой, и я увидел, что по-прежнему мчусь в болиде по рельсам, но аттракцион находится не на пустыре в деревне Бубякино, а у чёрта на куличках почти в прямом смысле слова. Если бы не подслушанный в темноте разговор, то после проводов под похоронный марш определённо бы решил, что попал в геенну огненную. Хоть и неверующий.
Рельсы вытянулись в прямую бесконечную магистраль, повисшую в воздухе между чёрным студёным небом и пышущей жаром землёй, испещрённой тектоническими разломами с кипящей магмой. Багровый свет магмы заливал окрестности, отражался в низких холодных облаках; жар магмы нагревал болид снизу, а сверху его остужал ледяной ветер. Нечто подобное, наверное, можно наблюдать на Европе, спутнике Юпитера. Видел я снимки американского зонда: диск планеты, затянутый кучевой облачностью азотной атмосферы, сквозь которую обширными багровыми пятнами просвечиваются области активной вулканической деятельности. После публикации снимков появилась гипотеза, что в этих областях на поверхности Европы возможна зачаточная жизнь.
Я попытался разглядеть на тёмных участках поверхности эту самую зачаточную жизнь и увидел какие-то колеблющиеся тени. Но определить в сумеречно-багровом свете, жизнь ли это, или сернистые испарения, так и не смог. От серы першило в горле, слезились глаза. Жар снизу и холод сверху вызывали ощущение, что я нахожусь в микроволновой печи в виде торта с мороженым – тесто печётся, а мороженое не тает. Когда служитель приводил предельные температуры среды, краткосрочно допустимой для нормальной жизнедеятельности человеческого организма, я никак не думал, что эти пределы будут проявляться одновременно. Блин, да когда же это кончится?!
