Он кивнул в сторону недостроенной церкви.
– Брось, Иван, стращать человека, – вступилась за меня одна из женщин. – Не признал машину аль запамятовал? В позапрошлом годе у нас экспедиция была, изучала следы пришлецов. Я вас помню, – сказала она уже мне.
Я благодарственно кивнул. Лично я никого не помнил: мы тогда квартировали в лесхозе и общались только с лесничими.
Иван окинул меня взглядом сверху донизу, что-то припомнил, и его лицо подобрело:
– Опять к нам с экспедицией, али как?
– Скорее, али как, – сказал я. – Заехал на денёк, кое-что уточнить надо… Вы здесь трактора с прицепом не видели?
– Василия ищете, что ль? Не, не было. Разве что поутру в лесхоз проехал, а так не было.
– Не ехал он поутру, – возразила другая женщина и пояснила: – Кабы ехал, я бы слыхала – дорога в лесхоз мимо моего дома проходит, а он, как едет, так тарахтит, хоть уши затыкай.
– Спасибо, – разочарованно кивнул я. Прав я оказался, никуда Василий из Бубякина не выезжал, отсыпался. Соврала Кузьминична, чтобы побыстрее спровадить несостоявшегося миракля. Истинная внучка матери Кузьмы.
– Вот и автобус, – оживился Иван. – Сегодня по расписанию.
На площадь выехал старенький пазик, основательно забрызганный грязью, половина окон автобуса была забита фанерой. Подъехав к нам, он остановился, открылись дверцы, и из салона вышли с десяток пассажиров. Судя по ношеной мятой одежде, все местные жители; половина из них держали в руках скатки пустых мешков и тяжёлые бидончики с маслом. Городок Мщеры постепенно превращался в деревню. Если сравнивать с Бубякином, то поди разберись, где город, а где деревня?
– Подсоби, мил человек! – попросили женщины, поднимая по мешку.
Оглядываясь по сторонам в надежде увидеть спешащую к автобусу Лию, я помог загрузить мешки с семечками. Естественно, Лии не было. И быть не могло.
– Что, не приехал твой кое-кто? – спросил Иван из автобуса.
– Нет… – развёл я руками.
Шофёр повернулся, посмотрел в салон.
– Это все? – недовольно поинтересовался он.
– Все, все! – заверили женщины.
– Опять пустой рейс… – пробурчал шофёр. Он посмотрел на меня в открытую дверь. – Вы едете? Тогда садитесь!
– Он не едет, – ответил за меня Иван.
Шофёр поморщился, закрыл двери и тронул автобус с места. Я проводил автобус взглядом, пока он не скрылся за поворотом, и огляделся.
Дождь моросил не переставая. Вышедшие из автобуса пассажиры быстро разошлись, и на площади снова стало пустынно. Продавцы на противоположном краю рынка, проводив пассажиров взглядами, уселись на пустые ящики и стали пить чай из термоса. Граммофона у продавцов не было, и нашествия разумных тараканов не предвиделось. Всё выглядело настолько буднично, обыденно и уныло, что волком хотелось выть.
Через площадь к недостроенной церкви ленивой трусцой пробежала собака. Самая что ни на есть обыкновенная, пегая, с одной головой и четырьмя ногами. Потянуло дымком из печной трубы – кто-то готовил обед. Вот она, деревня, вот он, дом… гм… родной… Защемило сердце, и почему-то представилось, что родной дом остался в Бубякине.
Я глубоко вздохнул и бесцельно прошёлся вдоль прилавков. То ли дворника на рынке не было, то ли по причине дождя он не убирал, но на прилавках и асфальте валялись сморщенные гнилые овощи, скорлупа битых яиц, шелуха семечек. Дождь разогнал торговцев урожаем с приусадебных участков, остались только наиболее стойкие, у которых этих самых участков не было. Бомжи-барахольщики. На двух крайних прилавках были вперемешку разложены старые утюги, куски проводов, ржавые гайки, болты, гвозди, шурупы, велосипедные цепи, основательно потрёпанные книги. Хлам, собираемый бомжами на свалке в надежде что-нибудь продать, чтобы было на что выпить.
Четверо бомжей, торговавших хламом, ничем не отличались от местных жителей. Такая же замызганная одежда, такие же серые постные лица. Двое мужчин, две женщины. Они сидели на ящиках, и перед ними на импровизированном столике из тех же ящиков лежали несколько помидоров, луковиц, куски хлеба, стоял помятый термос и четыре не раз использованных одноразовых стаканчика. Земля и небо в сравнении с Дормидонтом и Дормидонтовной. Да и не чай они пили – кто пьёт чай с помидорами и луком?
Когда я подошёл, они дружно повернули головы, и я, чтобы не встречаться с ними взглядом, принялся рассматривать хлам на прилавке. Гнутые вилки, ложки, мутные пуговицы россыпью, старые электрические розетки и выключатели, вентилятор без одной лопасти, ржавые водопроводные краны, пухлые книги с рассыпающимися страницами…
Машинально я прочитал несколько названий и вдруг обомлел: «Эллинский секрет»! Сборник, который по выходе сразу стал раритетом! Надо же, в своё время за него платили сумасшедшие деньги, а сейчас выбросили на помойку…
Я взял томик в руки, полистал. Ко мне тут же подошла грузная бомжиха с одутловатым лицом.
– Пятьдесят рублей, – заявила она простуженным голосом.
Я покачал головой, положил книгу на прилавок. Многих листов в книге недоставало.
– Десять, – резко сбросила цену бомжиха. В её голосе прорезались просительные нотки.
Я снова отрицательно покачал головой.
– Тогда что надо?
И тут я вспомнил, что хотели найти на барахолке в Мщерах горе-воздухоплаватели из Бубякино.
– Мне бы дрынобулу…
Серое лицо бомжихи покрылось пятнами, глаза испуганно забегали, и она сдавленно позвала:
– Сеня… Семён!
– Что такое?
С ящика подхватился щуплый, скособоченный на левый бок горбун и шагнул к нам.
– Чего он хочет?
Бомжиха пошептала ему на ухо, и Сеня осатанел.
– Чего?! – выпятив грудь, заорал он. – Ишь, губу раскатал! – Он схватил с прилавка обрезок водопроводной трубы и двинулся на меня. – А ну, катись отседова, пока рёбра не посчитал!
Слюна летела из перекошенного рта, глаза были белыми, как бельма.
Я отпрянул.
– Кому говорю!!!
Бомж замахнулся трубой.
– Ухожу, ухожу, – заверил я, поспешно ретируясь.
– И чтоб духу твоего здесь не было! – неслось мне в спину.
Я быстро пересёк площадь, забрался в «хаммер» и захлопнул дверцу. Предупреждали меня, что женщинам нельзя говорить это слово, да всё не верил…
Бомж продолжал разоряться у прилавка, потрясая издали водопроводной трубой. Отсюда горбун выглядел жалким и убогим, как и вся жизнь в захолустном городке.
И тогда я разозлился. Да что же это делается – отовсюду меня гонят?! Шалишь, так просто не сдамся! Закрыли с одной стороны проход, пойдём с другой. Не может быть, чтобы в Бубякино не существовало иного пути: говорила же Лия, что Кашимский аномальный треугольник – четырёхмерная тень Бубякина, выполняющая отвлекающую роль, чтобы посторонние не совали нос в деревню. Значит, есть этот путь, и если выпроваживают в дверь, надо лезть в окно.
