– Лет двадцать назад, – сказал он, – собирались провести в Бубякино электричество. Но денег хватило только на то, чтобы прорубить просеку.
– Просеку? – ухватился я за слово.
Лесник покачал головой.
– Двадцать лет назад, – с нажимом повторил он.
– Двадцать – не сто, – возразил я. – Вековые деревья там не выросли, а я видите, на какой дрынобуле? – кивнул головой в сторону «хаммера». – Она что танк, пройдёт по заросшей просеке.
Ерофеич никак не отреагировал на дрынобулу. Глянул на машину, тяжко вздохнул, снова покачал головой.
– При чём здесь танк… – досадливо поморщился он и заглянул мне в глаза. – Давай-ка, Серёжа, в дом зайдём, чайку попьём, о жизни поболтаем…
Если с Хробаком у Ерофеича наблюдалось какое-то сходство, то ничего общего с Дормидонтом не было, и всё же я поинтересовался:
– С баранками чай пить будем?
– Можно и с баранками.
– И малиновым вареньем?
– С малиновым лучше зимой чай пить, – не согласился лесник. – Для здоровья полезнее. А сейчас я тебя царским вареньем угощу. Из крыжовника.
Он кивнул в сторону кустов под забором. Не попадался на удочку лесник, хоть тресни, но я был уверен, что он многое знает о Бубякине. Но не скажет. Ни клещами из него не вытянешь, ни калёным железом не допытаешься.
– Не до чая мне, Ерофеич. Лучше подскажите, где начинается просека.
Не отвечая, он пожевал губами, опять достал из кармана пачку, размял папиросу, закурил.
– Много курите, Ерофеич, – заметил я.
– Расстроил ты меня, Серёжа… – махнул он рукой, – дальше некуда.
Я ждал.
– Подсказать-то могу, – затянулся папиросой Ерофеич, – да толку-то? Что пешком, что на своём драндулете, что на танке, всё равно заблудишься.
Я молчал.
– Ладно, так и быть… Не я скажу, другие подскажут. О просеке многие знают, – Ерофеич глянул на меня и тут же отвёл взгляд. И мне показалось, что в глазах старого лесника застыла тоска. – На полдороге отсюда до Мщер есть небольшая ложбинка. Глянешь налево – увидишь редкий молодой лесок. Это и есть бывшая просека.
– Спасибо, – поблагодарил я и поднялся со ступенек.
Ерофеич ничего не сказал и не посмотрел на меня. Курил, будто меня здесь не было. Что-то связывало его с Бубякином, какие-то личные воспоминания, но делиться ими он не желал.
Я направился к калитке, вышел со двора, сел в машину.
– До свиданья! – крикнул в открытую дверцу.
Ерофеич отрешённо курил и в мою сторону не смотрел, зато из запертой будки простужено тявкнул Хват. И на том спасибо.
Ложбинку, о которой говорил лесник, я увидел метров через пятьсот. Слева от неё малозаметной прорехой среди высоких корабельных сосен старого бора стояли молодые сосенки. Если бы лесник не сказал, сам бы никогда не догадался, что здесь когда-то была просека. Всё-таки двадцать лет – не пять, и многие сосёнки явно были «не по зубам» бамперу внедорожника. Врубишься в такую, шеф по головке не погладит…
Я вспомнил, о какие кедры бил «хаммер» в тайге верховьев реки Адыча нефтяной магнат Алтуфьев, и, больше не раздумывая, свернул в лес. К удивлению, проще оказалось ехать по старому бору, чем по заросшей кустарником и молодыми соснами, берёзками и осинами просеке. Впрочем, проще – понятие относительное. Скорость была практически нулевой, так как приходилось постоянно лавировать между соснами, выбирая маршрут, по которому можно проехать и не застрять. Однако заросшую молодняком просеку я старался не упускать из виду – хорошо помнил казусы Кашимского аномального треугольника, а прямая, как стрела, просека была единственной путеводной ниточкой, связывающей Мщеры с Бубякином. С таким указателем леший водить не станет…
Врал я сам себе, успокаивал. Леший-то водить не станет, но технология отражений – это нечто иное. На американских горках галактических аттракционов на себе испробовал. Метр проехал, и ты уже не здесь, а там. У чёрта на куличках.
Но вышло всё гораздо тривиальнее и прозаичней. Вскоре сосновый бор закончился, начался молодой смешанный лес: постарше, чем просека, но тоже поросший кустарником, местами заваленный буреломом, и погуще, чем бор. И просека в нём практически терялась. Движение замедлилось, и наконец перед очередным пригорком я упёрся в такую чащу, сквозь которую «хаммер» проехать не мог. Здесь даже Василий на гусеничном тракторе застрял бы: ели да берёзы – не хвощи да папоротники… Разве что на велосипеде с дрынобулой такие преграды нипочём, но с дрынобулой, насколько я понял, везде можно проехать. И на чём угодно.
Я заглушил мотор, набросил на голову капюшон штормовки и вылез под надоедливый моросящий дождь. Пройдясь по лесу направо и налево от машины, я ничего хорошего для себя не обнаружил и вернулся. Слева, метрах в пятидесяти, находилось болото, а справа – такие же непроходимые для внедорожника заросли, как и перед капотом. От Мщер до Бубякина по прямой было пятнадцать километров, а по спидометру я проехал по лесу одиннадцать. Но обольщаться не стоило. Ехал-то я не по прямой, колеся с пригорка на пригорок рядом с заросшей просекой, и в лучшем случае преодолел половину пути. Дальше можно только ножками…
Рассудок подсказывал, что делать мне в Бубякине нечего. Чего тогда я хочу, чего пытаюсь добиться? Даже если Лия действительно осталась в деревне, захочет ли она со мной говорить? А если она всё-таки уехала, тогда что? Глупость сплошная моё путешествие… Но доводов рассудка я не принимал. Сунул в карман штормовки свёрток с пирогами, захлопнул дверцу, поставил на всякий случай машину на сигнализацию и пошёл сквозь чащу напролом.
Через полчаса ходьбы я окончательно потерял из виду основной ориентир – просеку. Молодые деревья, кусты росли повсюду, и разобрать, где лес, а где просека двадцатилетней давности, стало невозможно. Однако отступать не собирался и, из-за отсутствия солнца, перешёл на известную ориентировку по мху на северной стороне стволов деревьев. Учитывая близость Кашимского аномального треугольника, это была ненадёжная ориентировка, очень ненадёжная, но другой не имелось. Будь на небе солнце, а не дождливая серая пелена, оно бы тоже оказалось не лучшим ориентиром.
Под надоедливым мелким дождём я шёл час, другой, брезент штормовки промок до нитки, ручейки холодной воды стекали по спине, а лес вокруг нисколько не менялся, как будто я топтался на одном месте. Лес, по которому мы ходили с Лией, был словно ухоженный: без бурелома, с редкими кустиками, но ничего подобного на пути не встречалось. Разве что в старом бору, когда я ехал на машине.
Давно перевалило за полдень, я устал и решил, что взберусь на очередной пригорок и, если не увижу ничего похожего на лес в окрестностях Бубякина, поверну назад. Раздвигая кусты, взобрался на пригорок, но здесь упрямство оказалось сильнее моего решения, и за этим пригорком последовал второй, третий… Взобравшись на четвёртый пригорок, я всё-таки взял себя в руки, остановился и огляделся.
