– Будем считать, что кофе мы попили, – сказал я.
– Давай тряпку, уберу, – предложил Мишка.
– Сам потом уберу, – отмахнулся я. – Ты меня на пиво приглашал? Идём.
Погода к пиву не располагала. Было по-осеннему холодно, пасмурно, со стороны реки то и дело долетали порывы стылого ветра. Мы сидели за столиком летнего кафе, пили подогретое в микроволновке бутылочное пиво, хрустели чипсами. Мишка, стараясь развеселить меня, травил анекдоты, рассказывал о новостях в институте, я, по большей части, молча цедил пиво. Слишком памятно было другое летнее кафе…
За соседним столиком сидели двое тучных мужчин и сосредоточенно, со знанием дела, поглощали шашлык. Под водочку. Лица у них были красные, как у минотавров, но пар из ушей не шёл. Немного в сторонке за двумя сдвинутыми столиками обосновалась группка студентов. Они весело болтали, уплетая гамбургеры за обе щеки, запивали через соломинку кока-колой из фирменных пластиковых стаканов, смеялись. Совсем как какадуоиды…
– Ты меня не слушаешь? – дёрнул за рукав Мишка.
– Слушаю.
– Посмотри, какая девушка идёт по набережной. Ножки, фигурка… Каблучками цок-цок…
Я не повернул головы.
– А вот ещё две девушки. Симпатичные… На нас поглядывают, перешёптываются… Давай пригласим за столик?
– Нет, – отрезал я.
Мишка удивлённо посмотрел на меня, отхлебнул пива.
– Слушай, никак не пойму, ты нюх потерял или сменил сексуальную ориентацию?
– Фу, противный, – равнодушно сказал я.
– Не верю.
– Отстань, подлый, не приставай к честному мальчику.
– Уже лучше, – кивнул Мишка. – Станиславский, может быть, и поверил бы, но не я.
– Высоко себя ценишь.
Он весело осклабился.
– Нормально ценю. Станиславский тебя не знал, зато я знаю как облупленного.
Я кисло поморщился.
– И что же ты с меня облупил?
Мишка оценивающе окинул меня взглядом, затем вдруг расплылся в улыбке, и стало понятно – его озарило.
– Понял! – воскликнул он. – Наконец-то понял! Да ты, Серёга, никак втюрился?!
Лицо у меня закаменело.
– Точно… – выдохнул Мишка. – Вот уж о ком, о ком, но о тебе никогда бы не подумал.
– Чего не подумал бы? – натянуто спросил я, избегая встречаться с ним взглядом.
– Что можешь влюбиться.
– Любовь зла, – горько усмехнулся я, – полюбишь и…
– А вот за козла ты ответишь, – наигранно обиделся Мишка, но тут же рассмеялся. – Так она что, из новых русских?! Или это он, если козёл?!
– Пошёл ты со своими идиотскими намёками…
– Ну, извини, извини, – поняв, что переборщил, пошёл на попятную Мишка. – Кто она?
– Циркачка… – непроизвольно вырвалось у меня, сам не понимаю как. Не хотел я ни с кем делиться своей тоской и плакаться в жилетку. Про себя сказал, а получилось вслух.
– Артистка… – понимающе покивал Мишка. – Артистки знают, как голову заморочить.
Я промолчал.
– Ну, а она к тебе как? – не отставал он с расспросами.
– Никак, – снова мимо воли признался я.
– Не повезло тебе, мужик, – со знанием дела заявил Мишка. – Стерва попалась.
Я искоса посмотрел на него.
– Гм… – стушевался Мишка и поправился: – Ну, не стерва, а баба со стервозным характером. Эти умеют из мужиков жилы тянуть.
Я снова промолчал. Говорят, чтобы разлюбить человека, нужно начать анализировать его поступки, характер, находить отрицательные черты, ставить их во главу угла… Но я не хотел этого делать. Людей без недостатков нет, и я принимал Лию такой, какая она есть.
Мишка посопел, допил пиво, повертел в руках пустую бутылку.
– Может, креветок возьмём? – предложил он, меняя тему.
Я равнодушно пожал плечами и отвернулся. По реке, подёрнутой рябью, скользил катамаран. Трое ребят в гидрокостюмах суетились у паруса, то и дело меняя галс. Не существовало для них пасмурной погоды, не боялись они стылой воды, а было им весело и радостно. Как старику Дитятькину на велосипеде с дрынобулой в поднебесье.
Мишка сходил к бармену, принёс тарелку с креветками и ещё пару бутылок подогретого пива.
– Откушайте, батюшко свет Владимирович, – предложил он, пододвигая тарелку.
Я вздрогнул и подозрительно посмотрел на Мишку. Интонации в его голосе живо напомнили Кузьминичну. Знает Мишка о Бубякине, или просто совпадение?
– Что так смотришь? – усмехнулся Мишка, взял с тарелки крупную креветку и принялся чистить. – Креветок не хочешь, или обращение не понравилось?
– Словеса ваши необычны, Михаил свет Александрович… – обтекаемо сказал я.
– Чего в них необычного? – пожал он плечами. – Исконно по-русски… Но могу и по-современному. Жри, падла, пока дают!
Я покачал головой. Бывают и не такие совпадения, как обращение по-древнерусски. Например, название мотеля на трассе Ворочаевск – Усть-Мантуг.
– Что, и так не нравится?
– Лучше по старинке.
– Во-от! – согласился со мной Мишка. – В русской старине есть много поучительного.
– И загадочного, – на всякий случай бросил я ещё один пробный камень.
– И загадочного, – согласился он. – Например, почему русская нация называется именем прилагательным, а все остальные – именем существительным? Ты знаешь?
Я отрицательно покачал головой. Ответа я не знал, зато мне была известна ещё одна нация, представители которой, как и русские, именовались прилагательным. Точнее, не нация, а один её представитель. Моржовый. Правда, нация была неземная, да и наименование не было самоназванием.
– И я не знаю! – рассмеялся Мишка, чем окончательно рассеял мои подозрения. – Лопай креветки!
Я взял креветку, повертел в руках, положил на место.
– Конечно, не раки, но с пивом тоже хороши, – попытался уговорить меня Мишка, облущивая очередную креветку.
Он делал всё, чтобы хоть как-то расшевелить меня, но ничего у него не получалось. Я отвернулся и снова принялся смотреть на реку. Катамаран дошёл до излучины, развернулся и теперь шёл назад, на крейсерской скорости разрезая воду. Две девчонки на противоположном берегу восторженно махали ему руками.
«По полной программе!» – вспомнил я, что кричали какадуоиды при запуске карусели. Не знаю, почему, но мне везде виделись параллели Дню Пришельца. Наверное, так теперь будет всю жизнь. Незабываемое не забывается… Жизнь сера и убога, и примиряют нас с ней только светлые воспоминания.
– Может, водочки? – предложил Мишка.
