На третий или четвёртый день (из-за ломки организма сбился со счёта), выйдя из домика после обеда с томом «Войны и мира» под мышкой, который мне подсунули вместо прочитанного «Робинзона», я обнаружил у шезлонга спиннинг. Нет чтобы бутылку к обеду презентовать или Пятницу предоставить… И всё же рыбная ловля показалась мне лучшим развлечением, чем чтение классики позапрошлого века. Уж и не знаю, из каких таких соображений меня потчевали классической литературой: «Робинзон» – ещё понятно, но при чём здесь «Война и мир»?
Я взял спиннинг, покрутил в руках. Нормальное удилище, небольшая блесна, тонкая леска. Спиннинг для рыбной ловли в реке, а не в океане, значит, крокодилов здесь быть не должно. Что ж, посмотрим…
Пододвинув шезлонг поближе к воде, я сел и забросил блесну. Всё получилось, как в известной сказке. Первый раз забросил – ничего, второй – ничего, а на третий – клюнуло. Нормально клюнуло, не по-крокодильи. Я подтащил рыбу поближе, поднял удилище и обомлел. На крючке трепыхалась самая настоящая золотая рыбка. Большая, с два кулака, и с огромным хвостом. Того и гляди, спросит: «Чего тебе надобно, старче?»
– И что мне с тобой делать? – вслух поинтересовался я. – Ни зажарить, ни сварить… Во, я тебя засолю и вялиться повешу! Вдруг когда-нибудь пиво дадут. Желания ты вряд ли исполняешь…
– Не дури, Ларионов Л. Ларионов! – неожиданно сказала рыбка Машкиным голосом. – Размечтался! Не исполняю я желаний и для воблы не гожусь. К тому же калорий ты и так получаешь достаточно.
Она перехватила леску плавником, подтянулась, снялась с крючка и соскочила в реку. Только круги пошли по воде.
С минуту я сидел, окаменев, как памятник «известному Ларионову Л. Ларионову», затем вскочил, сломал о колено спиннинг и забросил в реку. Хотел отправить следом «Войну и мир», но вовремя сдержался. Всё-таки единственное развлечение…
Раздражённо оттащил шезлонг от воды, сел, раскрыл книгу, но читать не смог. В ушах всё ещё звучал Машкин голос: «Не дури, Ларионов!..» Неожиданно на ум пришло, что возвращаться совершенно не хочется. Что я забыл на Земле, кому там нужен? Дома меня в упор никто не замечает, на работе числюсь у Фесенко на побегушках, а исчезну – обо мне никто и не вспомнит. Не жизнь, а бесполезное мельтешение. Здесь же тихо, спокойно, делать ничего не надо… Постель есть, еда всегда в наличии… Что ещё человеку надо? Разве что Пятницу женского пола под бочок… Подавляющее большинство на Земле так и живёт, особенно в сельской местности: поел, в огороде покопался, поспал. Замкнутый круг жизни, замкнутый мир. И у меня здесь почти так же – поел, книгу почитал, поспал. И полная уверенность, что так будет всегда, и не надо заботиться о завтрашнем дне. И вешаться не надо.
Успокоившись, я уткнулся в книгу и читал до самого вечера. Что удивительно, но роман мне понравился, и когда в пять часов с неба исчезли «гляделки», ещё полчаса сидел в шезлонге, пока не дочитал до конца. И не подозревал, что классические произведения могут так увлечь, до сих пор предпочитал исключительно фантастику.
На следующее утро, глядя на себя в зеркало, я неожиданно обнаружил, что кожа на открытых участках тела загорела. Как это могло произойти, если целый день небо закрыто «гляделками», было непонятно, однако особо задумываться над этим не стал. Если здесь можно загорать, то чего стесняться? К тому же и одежда лучше сохранится – вдруг ещё понадобится, а я её так затаскаю, что останутся одни лохмотья?
Когда я появился на крыльце в одних трусах и с книгой под мышкой, «гляделки» в небесах замигали, меняясь в ячейках, как в калейдоскопе. Либо в Галактике обожали стриптиз, либо и понятия не имели об одежде. Не удивительно: на Земле ни одно живое существо, кроме человека, не прикрывает своё тело, разве что раки-отшельники. Войдя в образ, я состроил на крыльце пару поз культуриста, поиграл дряблыми мышцами, затем помахал «гляделкам» ручкой и спустился по ступенькам, как с подиума. И тут увидел, что у стены домика стоят лопата, лейка и ящик с зелёной рассадой.
Прочитали мои мысли, что ли, и решили предложить заняться огородничеством? Нашли дурака! Я скептически усмехнулся, прошёл к шезлонгу, сел и раскрыл книгу.
В этот раз мне предоставили «Мастера и Маргариту», и менять наслаждение от чтения прекрасного произведения на сомнительное удовольствие копать грядки я не собирался, хотя читал роман раза три. Витас Забиров, редактор нашей программы на радио, утверждал, что «Мастера и Маргариту» можно использовать при обучении редакторов в качестве наглядного пособия по стилистическим ошибкам. Вместе с Витасом мне приходилось редактировать свои остроты, но я никогда не читал художественную прозу как редактор. Для меня вся литература делилась на две категории: «нравится» и «не нравится», вне зависимости от того, плохо или хорошо она написана. Читал я быстро, и словесные нелепицы, как это бывает с большинством читателей, проскальзывали мимо сознания, ретушируемые собственным воображением. Сейчас же времени у меня оказалось предостаточно, торопиться было некуда, и я читал роман медленно, смакуя образы и сцены. Однако, к великому огорчению, был вынужден согласиться с Витасом, поскольку то и дело натыкался на корявые фразы. В одном месте даже обнаружил строчку, содержавшую сразу две стилистические ошибки. Когда Левий снял с креста Иешуа, он затем «…побежал на разъезжающихся в глиняной жиже ногах к другим столбам». Во-первых, в русском литературном языке не принято «бегать на ногах», а во-вторых, во время бега ноги разъезжаться не могут. Для того чтобы они разъезжались, будь то в глиняной жиже, на льду и так далее, обе ноги должны одновременно соприкасаться с поверхностью, а во время бега это исключено. Минут на пять я задумался, пытаясь построить фразу согласно законам никогда не преподававшейся в советских школах словесности, и кажется, мне удалось: «…побежал, оскальзываясь в глиняной жиже, к другим столбам». Хотя не уверен, что Булгаков согласился бы с моей правкой – скорее всего, он написал бы по-другому.
Отложив книгу, я задумался над судьбой художественных произведений и в конце концов был вынужден признать, что их значимость не зависит от стилистической чистоты текста. Будь так, самыми великими книгами являлись бы орфографические и толковые словари. Но сколько бы ни нашлось в романе Булгакова корявых фраз, он был, есть и останется величайшим произведением русской литературы двадцатого века.
Выйдя из домика после обеда, я покосился на ящик с увядающей рассадой, поморщился, сел в шезлонг и раскрыл книгу. Однако текст не шёл в голову. Промучившись полчаса, я встал и взялся за лопату. Возможно, мне что-то подмешали в еду, чтобы пробудить наклонности огородника, а возможно, глаза устали от постоянного чтения, но копался я в земле с удовольствием. В огородных культурах я не разбирался, но, по-моему, к овощам рассада не имела никакого отношения, поэтому и решил устроить нечто вроде цветника у домика.
Управился я ровно до пяти часов – вскопал землю, посадил рассаду, полил, раз десять бегая с лейкой к реке, и когда дверь в домик открылась, с гордым чувством выполненного долга направился в ванную комнату. Долго плескался в джакузи, затем поужинал, немного почитал и лёг спать.
