Впервые я спал без сновидений, без кошмаров, и мысли о суициде меня не посещали.
6
С тех пор моя жизнь приобрела размеренный ритм – с утра я пропалывал цветник, поливал, затем усаживался в шезлонг и читал. «Гляделки» надо мной вначале перестали перемигиваться, а затем в сплошной сети шестиугольных ячеек начали появляться бреши открытого неба. Понятное дело, экзотический экспонат интересен только поначалу, но со временем из разряда необычных переходит в разряд тривиальных, и ажиотаж вокруг него угасает. Много ли у нас людей, посещающих кунсткамеру? То-то и оно…
Однако падение рейтинга моей популярности почему-то не волновало. Это на Земле задевало, что был для всех безымянным Ларионовым, но здесь я жил своей жизнью, а обладатели «гляделок» – своей, и наши интересы не пересекались. Если не представляешь, к чему может привести известность, то и выпендриваться не стоит. А то может получиться, как с одним молдаванином, который обнаружил оригинальный полупрозрачный камень, направил его в Академию наук и попросил, если окажется, что это неизвестный минерал, назвать его своей фамилией. Проанализировав образец, из Академии наук ответили, что он является окаменелыми экскрементами динозавра, и попросили подтвердить согласие на присвоение минералу фамилии первооткрывателя. Молдаванин предпочёл остаться неизвестным…
Оставив одежду в домике, я разбросал её по тахте, а когда вернулся, обнаружил, что она сложена аккуратной стопкой, а поверх неё лежит мелочь из карманов: деньги, ключи, мобильный телефон, диктофон. Вначале я подумал, что одежду постирали, но когда принялся рассовывать по карманам бесполезные в этом мире вещи, то оказалось, что одежда новая. Такая же, как моя, но словно только что из магазина. Быть может, галактическая стирка сродни восстанавливающей? Нам до их технологий далеко…
Напрасно я решил, что вещи из моих карманов бесполезны, так как дня через три неожиданно зазвонил телефон. Трясущимися руками я извлёк его из кармана, включил.
– Слушаю… – прохрипел в трубку.
– Алсуфьев?! – громогласно рявкнул из мобильника Фесенко, будто находился рядом. – Где ты шляешься, через пятнадцать минут мы должны быть в эфире!
– Это Ларионов…
– А… – разочарованно протянул Фесенко. – Извини. По ошибке набрал твой номер.
И отключился.
А я с минуту сидел и тупо пялился на пиликающий гудками отбоя мобильник. Оказывается, я в любую минуту мог связаться с кем угодно по телефону! Я чуть было не набрал номер Фесенко, чтобы объяснить ему, в какой ситуации очутился, но вовремя спохватился. Если начну говорить начистоту, меня примут за идиота.
«Кому позвонить?! – лихорадочно билась мысль, но здравый смысл её остудил: – А кто поверит?»
Затем пришла совсем уже трезвая мысль, что за всё время, пока я здесь, мне никто не позвонил. Точнее, один раз, но и то по ошибке. Выходит, я не только «неизвестный Ларионов», но и никому не нужный… А раз так, то и мне звонить некому.
И если в первый момент разговора по телефону меня охватила эйфория, что я не забыт, кому-то нужен, то к окончательному заключению я пришёл со спокойной душой и абсолютно индифферентно. Земная жизнь осталась где-то далеко и в прошлом, и звонок оттуда хоть и пробудил воспоминания, но ностальгии я не испытал. Здесь было лучше, здесь я жил сам по себе, а там об меня каждый норовил вытереть ноги, как о половую тряпку.
Звонить я никому не стал, но и мобильный телефон не выключил. Вдруг жена или дочь, обеспокоенные моим исчезновением, позвонят? Успокою, как смогу, всё-таки какие-то человеческие чувства у меня остались. Хотя были большие сомнения, что родственники переживают.
Так и вышло – никто больше не звонил.
Тем временем я познакомился со своими соседями. Сосед за чёрной перегородкой, прозванный мной за глаза Чижиком-пыжиком по первому контакту, оказался не в меру вспыльчивым и неуравновешенным. У него был прекрасный музыкальный слух – когда по утрам мы перестукивались, он идеально воспроизводил предлагаемые мной мелодии песен. Но когда он пытался научить меня своим мелодиям, то выходил из себя, когда я неверно повторял его стук, и тогда чёрная стена напоминала собой вертикально повёрнутую поверхность озера во время буйства стихии. Кажется, это были не мелодии, а нечто вроде азбуки Морзе, но я и земную азбуку Морзе не знал, что уж говорить о галактической.
Сосед же с белой равнины оказался чрезвычайно медлительным и флегматичным и нечасто показывался мне на глаза. Он оказался тем самым белесым туманом над равниной, и это я понял только тогда, когда несколько раз увидел его сотканную из тумана бесформенную голову с пустыми круглыми глазницами и провалом рта, вначале принятыми мной за игру теней. Когда игра теней повторяется не раз и не два, то это уже не случайность. Поначалу он, скорее всего, меня не замечал – слишком разная у нас скорость восприятия действительности, и я для него был невидим, как, скажем, человек не видит винт вращающегося пропеллера, одно мельтешение. Но однажды утром я, заметив, что бесформенное лицо туманного соседа вплотную прилипло к прозрачной перегородке, полчаса неподвижно простоял перед ним. И с тех пор у нас вошло в привычку здороваться подобным образом. Утром, в одно и то же время, его лицо прилипало к прозрачной перегородке, а я полчаса неподвижно стоял напротив. Затем я уходил по своим делам, и лицо за перегородкой медленно таяло, чтобы вновь возникнуть следующим утром.
Жизнь вошла в единообразную статическую колею, но мне это нравилось. «Гляделки» над каньоном сильно поубавились, и теперь их было не больше десятка, рассредоточенных по небу в разных местах. Как понимаю, ажиотаж вокруг моей персоны закончился, обыкновенные зеваки удовлетворили своё любопытство, и остались лишь специалисты по формам галактической жизни. Пусть их, меня не убудет.
В то утро я вышел из домика, поздоровался перестуком с одним соседом, постоял перед другим, полил разросшийся цветник с необычными фиолетовыми цветами, искупался в мелководной речке, затем сел в шезлонг и с наслаждением почитал Умберто Эко. Когда пришло время обеда, я оставил книгу в шезлонге и направился в домик. Открыл дверь, шагнул и…
7
И очутился в бюро по найму на работу за границей. Как есть, босиком, в одних трусах.
– Топрый тень! – расплылся в улыбке «Гурвинек», но его глаза за толстыми линзами очков смотрели на меня холодно и беспристрастно. Один к одному как «гляделки» из шестиугольных ячеек.
– Э… – протянул я, неловко переминаясь с ноги на ногу, и попытался открыть дверь позади себя.
Двери не было. Не было даже прямоугольника на гладкой стене, заклеенной фотообоями с изображением ковыльной степи.
– Конттракт саконтшился, – объяснил «Гурвинек» и указал на кресло напротив стола. – Прошу фас, присашивайтесь.
– Но… Но как же…
Я растерянно развёл руками, намекая, что стою в одних трусах. Обратный переход оказался настолько неожиданным, что подействовал подобно электрошоку. В глазах рябило, сознание функционировало на грани потери, движения были дёргаными, почти неподконтрольными.
