– Ах, ваша светлость, простите великодушно! Я хотела только сказать, что ваша светлость не находит подходящего для своего графского достоинства дела! – кривлялась горбунья.
– Молчать! – прикрикнула та, которую звали графиней Стэллой, хотя она была вовсе не графиней, а просто Степанидой Ивановой, а прозвали ее так в насмешку – за ее чванство и гордый нрав.
Неизвестно чем бы кончилась эта ссора, если бы в комнату не вошла надзирательница, которую звали Настасьей Аполлоновной, а пансионерки прозвали совою – за ее выпученные круглые глаза.
– Дети, не шумите! Директор приехал! – сообщила она испуганно.
– Сова – хищная птица! – раздался бойкий, веселый выкрик.
– Она не спит по ночам, – вторил другой голос.
– И ест всякую падаль, – подвизгивал чей-то тоненький голосок.
– Вроде пансионерского жаркого! – выкрикнул кто-то.
И все пансионерки разразились громким смехом.
– Что такое? Что такое? – недоумевала надзирательница, не подозревавшая, что все эти слова относились к ней.
– Настасья Аполлоновна, – подскочила к ней Ярышка, глядя прямо в глаза своей наставнице, – а вы любите сов? – и тотчас же добавила залпом: – А я их терпеть не могу: глупая и безобразная птица.
– И я! – вторила ей горбунья.
– И я! И я! – кричали со всех сторон девочки.
– Тише! – стараясь заглушить голоса детей, крикнула Настасья Аполлоновна, – сию минуту тише! Или я пожалуюсь господину Орлику.
Это была нешуточная угроза. Орлика боялись даже самые бесстрашные из пансионерок. Всегда изысканно вежливый, он никогда не бранил девочек, но зато был неумолимо строг и наказывал вверенных ему воспитанниц за малейший проступок.
Девочки после этой угрозы сразу присмирели – и вовремя, потому что в эту минуту в зал вошел знакомый уже читателю высокий, худой господин, ведя за руку маленькую девочку, в которой нетрудно было узнать проказницу Тасю.
Пансионерки сделали низкий реверанс директору и во все глаза смотрели на новенькую.
– Барышни! – произнес господин Орлик, – я привел вам новую воспитанницу, m-lle Татьяну Стогунцеву. Прошу любить и жаловать. Маргарита Вронская, вы, как самая старшая из девочек, возьмите новенькую под свое покровительство. Надеюсь, вы поможете приучить ее к нашим требованиям и порядкам. А теперь я пойду отдохну с дороги, а вы познакомьтесь с вашей новой подругой, барышни, и расскажите ей правила пансиона.
Едва только успел окончить эту небольшую, но весьма внушительную речь директор, как позади девочек послышался звонкий голос, выкрикнувший особенно задорно:
– Спокойной ночи!
Орлик оглядел девочек, перебегая взглядом с одного лица на другое, и вдруг поднял руку, указывая ею на одну из пансионерок.
– М-lle Васильева, – произнес он со своим обычным спокойствием, – вы пожелали мне спокойной ночи в два часа дня. Так как вы не в меру любезны сегодня и несвоевременно высказываете ваши пожелания, то уж будьте любезны до конца и потрудитесь покараулить меня у дверей моей комнаты и проследить, чтобы эти девицы не шумели и дали мне хорошенько отдохнуть с дороги!
Васильева, или Коташка, как ее называли подруги, знала, что директор проспит очень долго и что ей придется часа три или четыре простоять у его дверей. Это было нелегкое наказание – стоять на часах, когда другие девочки бегали и играли в зале.
Бедная Коташка не посмела ослушаться своего начальника и молча последовала за ним, низко наклонив свою повинную голову.
Лишь только шаги Орлика затихли, девочки разом засуетились, зашумели и со всех сторон обступили Тасю.
– Вы издалека приехали? – кричала одна.
– А вы не сирота? – вторила ей другая.
– У вас есть мама? – перекрикивала четвертая.
– А братья?
– А сестры?
– А вы пшенную кашу с тыквой любите?
– У нас без нее дня прожить не могут, без этой глупой каши.
– Что ж вы молчите?
– Или вы немая?.. Она немая, господа, – громче всех кричала Ярош, влезая на стул подле Таси и срывая шляпу с головы новенькой.
Тася, смутившаяся было в первую минуту от присутствия стольких девочек, разом пришла в себя, рассерженная внезапной выходкой Фимочки.
– И совсем я не немая! – сказала она, зло поблескивая на девочек своими черными глазками. – Оставь мою шляпу! – окончательно рассердившись, прикрикнула она на Фимочку.
– На, возьми! Разве я тебе мешаю, – со смехом проговорила та и поднесла шляпу к самому лицу Таси.
Но лишь только девочка собралась взять ее, как шляпа моментально исчезла и очутилась на голове Ярышки. Некоторые из пансионерок залились смехом и шумно одобряли ловкость Ярош.
Тася вскипела и, не долго думая, подскочила кверху, стараясь уцепиться руками за шляпу.
– Отдай шляпу! – кричала она вне себя, стараясь стащить Ярош со стула.
И вдруг ей удалось дотянуться до шляпы, и она изо всех сил рванула ее с головы шалуньи. Шляпа очутилась в руках Таси, но заодно с нею очутился и целый клок волос с головы Ярышки, нечаянно захваченный вместе со шляпой.
Ярош ойкнула от боли.
– Злючка! Злючка! – кричала она.
– Злючка! Злючка! – вторили ей остальные девочки.
– Драчунья! Она драчунья, не правда ли, девочки? – спрашивала Ярош.
– Да! Разумеется, драчунья! Злюка! Злюка!
Драчунья! – подхватили все.
– Вот, подожди, мы проучим тебя! – пообещала Ярош, грозя Тасе пальцем.
Вместо ответа Тася изо всей силы толкнула стул, на котором стояла Ярош.
Стул упал, а с ним вместе полетела на пол и злополучная Ярышка.
– Ах! Так вот ты какая! Так вот она какая, девочки! – кричали пансионерки.
– Нет, нет, этого нельзя так оставить! Вон бедняжка Ярышечка плачет от боли… Зовите сюда директора, Орлика зовите! Пусть он построже накажет эту зверюшку! – надрывалась смугленькая горбунья, и черные глаза ее горели гневом.
Но Орлика звать не пришлось. Он сам пришел на шум из своей спальни и, не найдя надзирательницы в зале, обратился к Маргарите, как к самой старшей, прося ее объяснить в чем дело.
– Так вот оно что, – произнес он строго, выслушав пансионерку. – Я ошибся, думая, что одним переселением из родительского дома в пансион мог повлиять на дурной характер Стогунцевой. Оказывается, барышне нужны более крутые меры. Извольте, сударыня, следовать за мною, – обратился он к Тасе.
Сердечко Таси екнуло. Она не осмелилась, однако, ослушаться строгого директора и покорно последовала за ним. Пройдя несколько комнат, Василий Андреевич (так звали Орлика) толкнул какую-то дверцу, и Тася очутилась в маленькой, полутемной каморке с одним крошечным окошком без стекла, выходящим в коридор. В ту же минуту Орлик вышел, не говоря ни слова, задвижка щелкнула, и Тася осталась одна-одинешенька.
