– Ты сиротка? – удивилась Тася.
– Да. Я тебе все расскажу, когда мы уляжемся. Только надо выпустить Милку. А то она будет мяукать и разбудит весь дом.
Свечка исчезла в окошке, и на минуту в каморке водворилась прежняя темнота. Вскоре, однако, за дверью щелкнула задвижка, и в каморке, озаренная мерцающим светом свечи, появилась белокурая головка Дуси. Она оказалась худеньким созданием с прозрачно-болезненным личиком и не по-детски серьезными глазами, которые смотрели открыто и прямо, так, что, глядя в эти глаза, самый отъявленный лгунишка не посмел бы солгать.
– Ну, вот и я! – сказала девочка. – Вдвоем нам не будет страшно здесь в карцере. Только Милку выгоним. Уходи, Милка! – замахала она рукой на кошку.
Та с недовольным мяуканьем, выгибая полосатую спину, выскользнула из комнаты.
– Ну, ложись же. Ты к стенке, а я с краю, чтобы успеть утром убежать на случай, если Сова или Сушка зайдут сюда.
– Кто? – переспросила Тася.
– Сова – это Настасья Аполлоновна, надзирательница. Сушка – сестра Орлика, Анна Андреевна. У нас у всех здесь прозвища. Только меня Дусей называют. Самая старшая, Маргарита Вронская – Красавица. Вторая, Степанида Иванова – графиня Стэлла, так ее прозвали. Она очень важничает перед всеми нами. Горбатенькая Вавилова – Карлуша. Ты видела несчастную девочку с горбом? Так вот, она Карлуша. Машенька Степанович – Гусыня. Она очень глупенькая. Немку Лизу Берг зовут Птичкой. Она все поет целый день. Фиму Ярош – Ярышкой. Потом идет Малютка – Нина Рузой. Потом двух близнецов, сестер Нагибиных, Анночку и Софочку, зовут Зайкой и Лиской, потому что одна такая беленькая, как зайчик, а у другой остренькое личико, как у лисички. Маруся Васильева – Коташка, или Котик, и, наконец, черненькую Галю Каховскую мы зовем Пчелкой. Вот тебе и весь пансион. У нас славные девочки. Только графиня Стэлла чуточку заносчивая, Гусыня – глупенькая, Карлуша – злючка немножко да Ярышка – проказница невозможная, и хохлушка с Коташкой также, а в общем, все очень хорошие.
– А Орлик и его сестра?
– Они очень строгие, но справедливые. Сова, бывает, сердится. Только если с нею вежливы, то и она не сердится никогда.
– А ты давно в пансионе?
– Давно. Раньше всех. Меня привезли сюда совсем маленькой, я и не помню даже когда. Сюда ведь не только для ученья возят, но и для исправленья и воспитания сироток. Например, вот Гусыню сюда привезли от лени отучить. Ее из гимназии за лень выключили. Пансион Орлика отчасти и исправительное заведение.
– Я знаю! – сказала Тася.
– Ах да, я тебе пирожное принесла. Красавицыно. Ешь.
Тася взяла пирожное и быстро съела его. Дуся удивленно посмотрела на нее.
– Что ты? – спросила Тася.
– Я думала, что ты со мною поделишься. Я всегда делюсь.
Тася промычала что-то и отвернулась к стене, почти не оставив места для своей соседки. Но Дуся нимало не смутилась. Она была очень покладистая девочка. Дуся потушила свечку и примостилась, свернувшись клубочком, в углу постели.
Через несколько минут обе девочки, и Дуся, и порядочно уставшая Тася, крепко уснули.
Глава третья
Первый день в пансионе. Новая проделка. Глухая Мавра. История одной кошечки. Король воздуха
Глухой удар колокола в передней пансиона разбудил Тасю. Она проворно вскочила с постели, решительно не понимая, где находится. В каморке стало светлее. Свет из коридора делал крошечную комнату много уютнее, нежели ночью. Ночной гостьи не оказалось рядом, и Тасе подумалось даже, что она видела Дусю только во сне.
Щелкнула задвижка, и в каморку вошла Настасья Аполлоновна. Надзирательница молча смотрела на Тасю, Тася – на надзирательницу.
Потом Настасья Аполлоновна сказала:
– Когда старшие входят в комнату, младшие должны здороваться. Вы должны поздороваться, со мною, Стогунцева. Я – ваша классная дама.
– Здравствуйте, классная дама! – произнесла Тася, желая выказать послушание, чтобы получить прощение и возможно скорее выйти из карцера.
Но классная дама опять была недовольна. «За что же она сердится?» – подумала девочка.
Должно быть, лицо Таси было весьма смиренно в эту минуту, потому что Сова разом успокоилась и сказала:
– Надо говорить «Здравствуйте, m-lle!»
– Хорошо, – покорно отвечала Сове Тася, – я буду говорить так, как вы желаете, потому что мне хочется есть и очень надоело сидеть в этом противном карцере. Скажите, m-lle классная дама, где я могу найти что-нибудь поесть?
– Говорите прямо m-lle, не надо прибавлять «классная дама», – снова заволновалась Сова.
– Ну, прямо m-lle, – разом согласилась Тася, – дайте мне поесть!
– Все будет в свое время! – пообещала надзирательница. – Прежде всего идите в уборную. Оденетесь там в пансионерское платье, умойтесь и причешитесь, и когда ударит колокол, приходите вместе с другими пить чай.
– Я пила у мамы какао по утрам.
– Здесь вы будете пить то, что вам дадут, – сказала Настасья Аполлоновна.
«Такая же злючка, как наша Маришка. Вот противная!» – мысленно решила Тася. Однако, не посмев ослушаться, покорно пошла следом за классной дамой.
В небольшой комнате, куда привела ее надзирательница, стояло несколько умывальников, подле которых плескались пансионерки.
– Новенькую простили! Новенькую простили! – закричала Фимочка Ярош, старательно намыливая себе руки.
– Пойдемте, я покажу вам вашу постель в дортуаре, – подошла к Тасе Маргарита Вронская, или Красавица, как ее называли девочки.
Маргарита была действительно прехорошенькая: тонкое личико, точеный носик с горбинкой и ласковые голубые глаза. Тасе она понравилась больше других. К тому же она не дразнила Тасю накануне и теперь обращалась с нею так, точно ничего не происходило между новенькой и остальными.
– А вы, должно быть, хорошая, – сказала Тася и, подпрыгнув, неожиданно чмокнула Вронскую в щеку.
Та рассмеялась.
– Забияка пришла! Забияка! – услышала за спиной Тася.
Она оглянулась и увидела Ярышку, насмешливо щурившую на нее свои бойкие глаза.
– Фима, молчи! Не смей задирать новенькую, – Дуся подошла к Тасе. – Они тебя не тронут больше, только ты сама не дразни их.
Дуся не солгала, сказав, что ее любят в пансионе. Маленькую сиротку слушались с первого слова. Даже самая отчаянная шалунья Ярош и злая горбунья Карлуша повиновались ей беспрекословно.
Ровно в восемь часов снова ударил колокол. Это глухая кухарка, готовившая для пансионерок, звонила к утреннему чаю.
Девочки с шумом вошли в столовую, но при виде сидевшего там за столом с газетой в руках Орлика и его сестры, разливавшей чай, разом притихли.
