Орлик разрешил держать кошку обиженной судьбою девочке.
И вдруг Милка пропала. Пропала бесследно. Ее искали всюду: и в кухне, и в дортуаре, и в классной. Малютка, или Ниночка Рузой, которая, по словам Красавицы, могла забраться даже в наперсток по причине своего маленького роста, влезла в буфет и обшарила там все полки, стараясь найти Милку, которую любили все без исключения – и воспитанницы, и начальство.
Карлуша плакала. Остальные ходили, понуря головы; даже Настасья Аполлоновна меньше сердилась на девочек и реже покрикивала на них из уважения к общему несчастью.
Одна Тася была весела по-прежнему. Дело в том, что Тася поссорилась недавно с Карлушей.
Маленькая горбунья в совершенстве говорила по-французски и по-немецки. Тася тоже очень недурно владела тем и другим языком. М-lle Орлик, дававшая уроки языков в пансионе, ставила еженедельно отметки по этому предмету. У Таси оказалась на этот раз отметка значительно хуже, чем у Карлуши.
Карлуша не могла не уколоть этим Тасю.
– Ах, ты, француженка! – усмехнулась она. – А еще хвалилась, что лучше всех нас знаешь по-французски.
– И знаю! – огрызнулась Тася.
– Ну не очень-то велико твое знание!
– Отстань! – и Тася толкнула девочку.
– Не смей толкаться! – рассердилась та.
Тогда Тася толкнула Карлушу вторично.
М-lle Орлик видела эту сцену.
– Стогунцева, подойдите сюда, – позвала она Тасю.
– У нас не принято толкаться в пансионе. Это доказывает вашу невоспитанность. Поэтому не угодно ли будет вам в наказание выучить немецкие стихи, пока дети будут совершать послеобеденную прогулку?
Это было строгое наказание, так как девочек водили гулять по лучшим улицам города, а иной раз в городской сад, где всегда играла военная музыка и где было шумно и весело. Тася очень любила такие прогулки.
– Если виновата я, виновата и Вавилова, – со слезами в голосе поясняла она директрисе.
– Толкались вы, а не Вавилова, – отвечала неумолимая m-lle Орлик, – и поэтому будете наказаны вы, а не она.
– Что, досталось на орехи? Ага, будешь толкаться, – торжествовала Карлуша.
– Противная горбунья! – буркнула Тася. – Терпеть тебя не могу! Пусть меня наказали, но уж и ты останешься довольна. Будет тебе праздник!
Но Карлуша не слышала последних слов рассерженной не на шутку девочки и подбежала, подпрыгивая на ходу, в прихожую, где одевались остальные пансионерки и откуда раздавался голос Ярышки, кричавший Тасе:
– Ты не горюй, Стогунцева, с тобой Милка останется и Мавра. Ничего, что Милка кошка, а Мавра глухая тетеря. За неимением лучшего будь довольна и этим обществом!
– Противные, – прошептала сквозь слезы Тася.
Тася долго смотрела в окно, пока вереница пансионерок не скрылась за углом.
Какие они были веселые! Как разрумянились и оживились на свежем воздухе их лица.
– Противные! Гадкие! – зло шептала Тася, глядя им вслед. – Ненавижу вас всех, ненавижу за то, что вы обижаете Тасю, за то, что вам нет дела до нее. Бедная Тася! Бедная Тася, – и она смотрела в окно на опустевшую улицу затуманенными от слез глазами.
И вдруг она увидела стоявшего перед окном мальчика лет двенадцати, смуглого, черноволосого, с лукаво бегающим взором. Он смотрел во все глаза на Тасю и смеялся. Что-то отталкивающее было в его лице. Видя, что сидевшая на подоконнике девочка обратила на него внимание, он запустил руку в карман, вытащил что-то и посадил к себе на плечо. Тася увидела, что это был совсем ручной серенький мышонок.
Почувствовав себя на свободе, зверек и не думал убегать и преспокойно терся мордочкой о смуглую шею мальчика.
Это так заинтересовало Тасю, что она залезла на подоконник и, открыв форточку, высунула голову.
– Эй, ты, мальчишка! – крикнула она. – Что это у тебя?
– Разве ты не видишь что? – отвечал мальчик. – Ручной мышонок.
– Во-первых, не смей мне говорить ты: я барышня, – неожиданно оборвала его девочка.
– Барышня, – расхохотался мальчишка, – велика штука – барышня! А я вот король, да и то говорю с тобою!
– Король? – изумилась Тася.
– Да, «царь фокусов», или «электрический мальчик», или «истребитель шпаг», или «король воздуха», – так и сыпал он, – видишь, сколько у меня прозвищ!
– А мышонок чей? – спросила девочка.
– Мышонок мой! Он дрессированный. У нас не только мыши, но и кошки дрессированные есть, и собаки, и даже змея.
– Змея! – с ужасом произнесла Тася.
– Ну, понятно, змея. Чего ты испугалась, глупая девочка? Что это у тебя? – неожиданно ткнул он пальцем по направлению окна.
Тася оглянулась. Около ее ног терлась Милка, незаметно вспрыгнувшая на подоконник.
– Это кошка! – беря Милку на руки, отвечала Тася.
– Вижу, что кошка, а не корова! – расхохотался мальчик. – И красивая кошка, я тебе скажу. Таких мне видеть не приходилось. Вот что: отдай мне ее.
– Это не моя кошка, чужая! – сказала Тася. – Эта кошка Карлушина, она ее очень любит.
– Чья?
– Карлушина. У нас такая девочка есть. Злая-презлая. Горбунья. Так вот Милка ее.
– Злая, говоришь?
– Ужасно. Из-за нее меня наказали! Все ушли гулять, а меня дома оставили.
– Из-за нее?
– Да.
– Так чего ж тебе жалеть ее, – спросил мальчик и подмигнул своим черным глазом, – тебя за нее наказали, и ты ее накажи!
– Как? – не поняла Тася.
– Очень просто: отдай мне ее кошку. Ведь горбунья ее очень любит, и если ты ее мне подаришь, твоей горбунье плохо будет. Вот ты и отомстишь ей таким образом.
– Чужое брать грешно, – засомневалась Тася.
– Ишь ты! Впрочем, как хочешь. Не желаешь отдать мне эту кошку и не надо. Прощай. Мне еще на музыку поспеть надо. Сегодня музыка в саду особенная, с платой за вход: наш хозяин дает в городском саду представление.
– Какой хозяин?
– Наш, хозяин цирка. Собак, мышей дрессированных показывать будем, змею. Потом я по проволоке ходить буду. Это отделение «Король воздуха» называется. И шпаги глотать… Возьму длинную, острую шпагу и в горло ее себе пропущу.
– Ах, как интересно! – восхитилась Тася, – а они, гадкие, меня оставили дома, и я ничего не увижу!
– А потом Розка плясать будет. Платье все в блестках, звезда в волосах, и она пляшет. Розка пляшет, а музыка жарит. Тра-ла-ла! Трум! Тум! Тум!
– Ах, я несчастная! – горевала Тася.
Ей живо представилось, как играет музыка, как пляшет неведомая Розка и прыгают дрессированные собаки.
