«И все из-за Карлушки! Все из-за этой гадкой девчонки! – мысленно возмущалась она. – Ох, уж эта Карлушка! Если б ей досадить хорошенько за все! За все!»
И вдруг она решительно сказала мальчику:
– Бери Милку. Ты прав. Надо наказать Карлуш-ку.
Взяв кошку за шиворот, Тася подняла ее к форточке и бросила за окно прямо в руки мальчику.
– Вот это дело! – обрадовался тот, ловко подхватывая на лету Милку. – Ну, прощай покуда. Мне идти надо, а то от хозяина попадет, если к своему выходу опоздаю. А пока слушай, что я тебе скажу: у нас жизнь веселая – пляшем да кувыркаемся. То ли дело! А у вас, как я погляжу, ни свободы, ни радости. Ты к нам приходи в случае чего. А то одной Розке не справиться. Право, поступай к нам в труппу.
– А как же я уйду отсюда? – спросила Тася, которой очень понравилось плясать, прыгать и дрессировать животных.
– Да очень просто. Наш балаган на площади. А живем мы в слободе за городом. Да я тут каждый вечер собак прогуливаю после десяти часов, когда нет представленья. Ты возьми да и выйди ко мне, а я тебя мигом к хозяину доставлю.
– Хорошо, я подумаю… – засомневалась Тася.
– Чего тут еще думать? Взяла – и ушла. У нас, говорю, весело.
Мальчик кивнул Тасе и, спрятав под куртку Милку, беспечно посвистывая, зашагал по улице.
Тася захлопнула форточку и спрыгнула с подоконника.
В этот вечер вернувшиеся из сада пансионерки хватились Милки и бросились искать ее.
Ночью Тася не сомкнула глаз. Она долго ворочалась в постели, стараясь уснуть, и все-таки сон бежал от нее. Кто-то точно шептал в глубине ее сердца: «Нехорошо ты поступила, Тася! Нехорошо! Взять чужое – значит, украсть. Что бы сказала мама, если б узнала? Как бы тяжело и больно было ей! Ах, Тася! Ты ли это сделала?» В ее душе нарастало тяжелое чувство раскаяния. Тася была несчастна. Она сознавала, как недостоин был ее сегодняшний поступок.
Глава четвертая
Карлуша переродилась. Суд господина Орлика. Белая рука. Нечистая совесть. Новые знакомые. Друг в тяжелую минуту
Едва только Тася забылась тяжелым неприятным сном, как услышала, что кто-то тихо называет ее по имени. Она открыла глаза и села на постели. Перед ней стояла Карлуша.
– Что тебе надо? – грубо спросила Тася горбунью.
– Ты не сердись… я не со злобой пришла к тебе, Стогунцева, – тихо заговорила та, и Тася не узнала обычно насмешливого голоса Вавиловой. – Ты не сердись… Я пришла прощения у тебя попросить, Стогунцева… – срываясь на каждом слове, продолжала Карлуша. – Я перед тобою много виновата. Все дразню тебя… задираю. Это нехорошо. Меня Бог, верно, за это наказал. Милка пропала… Папина Милка. Мое единственное счастье, единственная радость в пансионе. Ведь я сирота, Тася. Папа у меня недавно умер… Перед смертью Милку и подарил. Ах, Господи, как я Милку любила! А она пропала… Оттого что злая я была – тебя обижала и всех… Ах, как тяжело мне, если бы ты знала!
Точно раскаленные иглы впивались в сердце Таси.
«Вот она какая! А я-то! А я! С Милкой что я сделала!» – сокрушалась Тася.
А Карлуша между тем продолжала, всхлипывая:
– Сегодня я долго спать не могла и все думала: почему мы недружно живем, почему ссоримся? Ведь все мы далеко от родных здесь, из разных сторон, как птички слетелись. Вот бы и жить согласно и дружно. А мы – то друг друга дразним, то наставников сердим. Это нехорошо. Они заботятся о нас. И Орлик, и сестра его, и Сова… Да, все мы недобрые, насмешливые. Одна только Дуся, как ангел, да Маргариточка, а другие зато… А я хуже всех была! На всех злилась, всех ненавидела, точно виноваты все в том, что я калека горбатая. Вот Бог и наказал. Пропала Милка, а папочка ее с такой любовью мне подарил! Он уже больной тогда был, папочка. Еле ноги передвигал, а сам все меня ласкает: «Как ты после меня, моя деточка, останешься, говорит, бедняжечка моя»… Жалко ему меня было… Бедный, бедный папочка! Как он страдал! А я и подарка его сберечь не сумела. Гадкая, дурная, поделом мне! Вперед уж не буду такою. Постараюсь исправиться, хорошей быть, доброй. Если виновата перед кем, прощенье выпрошу. Вот и к тебе пришла. Прости, Бога ради, Тася, милая.
Карлуша скользнула от Тасиной кровати и бросилась в свою постель.
Тася зарылась с головой в подушку. «Прости ради Бога, Тася, милая», – слышался ей на разные лады голос Карлуши, перед которой так виновата она.
Тася хотела было вернуть Карлушу, покаяться перед ней во всем, выпросить у нее прощение. Но вдруг горбунья пожалуется? И страх перед наказанием удержал Тасю.
Уснула она только под утро тяжелым, неспокойным сном.
* * *
Со дня пропажи Милки Тася не находила себе покоя. Проснувшаяся совесть грызла сердце девочки. Ей было жаль и горбунью Карлушу, и саму Милку.
Она даже похудела, и в глазах ее затаилась печаль.
– Ты больна, Тася? – спрашивала Стогунцеву Дуся, испытующе глядя на девочку своими ласковыми и проницательными глазами.
– Ах, отстань, пожалуйста, – с напускным неудовольствием отвечала Тася, избегая взгляда Горской.
Та только головою покачивала, очевидно, догадываясь, что Тася скрывает от нее что-то.
И вдруг Милка нашлась! Нашлась самым неожиданным образом, недели через две после описанных событий. Старшие девочки с m-lle Орлик побывали как-то раз в балагане и увидели там Милку. Милка прыгала через обруч и изображала часового, стоя на сцене с крошечным ружьем.
– Милка! Милка! – позвала Маргарита, и четвероногий часовой, позабыв свои обязанности, бросил ружье и, подняв хвост, бросился в ложу, где сидели девочки, прямо на колени Вронской. Тогда m-lle Орлик попросила вызвать дрессировщика, чтобы узнать, откуда у него кошка. Явился неприятного вида, нечистоплотный господин и сказал, что кошка его, что он привез ее с собой из Петербурга и что не отдаст ее ни за какие деньги.
Когда же m-lle Орлик очень серьезно заявила ему, что кошка принадлежит одной из пансионерок и что ее украли у них из пансиона и пригрозила полицией, хозяин балагана сдался и сказал, что он ничего не знает и что кошку ему принес его ученик «Король воздуха», за которым и послал тотчас же. Явился знакомый уже читателю черноглазый мальчик, одетый в яркие, обшитые позументами тряпки, и заявил на расспросы надзирательницы, что кошку он не украл, а что ему подарила ее одна девочка-пансионерка, которую он видел две недели тому назад в окне.
– Он лжет! Он лжет! Он сам украл Милку и только боится сознаться, – тихо сказала Маргарита на ухо Анне Андреевне.
Но мальчик расслышал ее слова.
– Зачем лгать! – беспечно сказал он, – кошку дала мне маленькая девочка, которая была зла на горбатую пансионерку за то, что ее наказали, оставили без гулянья. Горбатую зовут Карлуша, кошку – Милка; если она ваша – берите ее… без полиции берите. А я больше ничего не знаю.
