Когда успели, суки?! Рассматривать времени нет. Уронив отрубленную руку ей на грудь, выскочил из медблока. Убедился, что дверь открыта и кровавым безумцем рванул обратно, больше всего боясь, что там уже оприходовали слепого зомби.
Баск был жив. Стоял посреди коридора с шилом и с дубиной, склонив голову, он медленно крутился и, скаля зубы в злобной усмешке, цедил:
– Всех… всех порву, мрази! Всех, сука, на куски! В месиво!
– Заткнись уже! – проревел Рэк, будто куль сбрасывая с плеча застонавшую девку с ирокезом. В ее боку торчал нож. Почка пробита самое малое. Но рана длинная, там скорей всего и селезенка вспорота. Хотя мне плевать. Даже на то, что у нее буквально сплющена и раздроблена правая ступня. Тут раз двадцать дубиной врезали. Чтобы не бегала…
Но орк же не знал, что мне плевать и, зажимая рану в руке, прохрипел:
– Заманала своими побегушками, давалка дешевая! Я ей ногу долбашу, а она мне шепчет зазывно – дам тебе, дам тебе! Н-на! – размахнувшись, орк наградил девку пинком в живот – Сама себе дай, сука вшивая!
– Йорка? – в до предела напряженном голосе зомби пульсировала тревога.
– В медблоке она – нарочито спокойным голосом ответил я, пытаясь утереть с лица стремительно застывающую кровь – Оп-па…
Шагах в трех от эпицентра внезапно случившейся бойни скромненько так у стеночки лежала на спине красноволосая красотка. Красноты добавилось – ей так смачно перепахали горло, что образовалась нехилая такая лужа, в которой жалобно тонул непонятно откуда взявшийся розовый бантик.
– Вот дерьмо невеселое! – загрохотал Рэк – А я только на ее булки взгляд положил! Мля! Одна дает – не хочу! Другую хочу – сдохла! Мне теперь что делать?
– Валить в медблок! – рявкнул я – И живо!
– Да заживет.
– Бегом! Триста шагов отсюда. И дождись там Йорку! Баск! Влево от тебя три шага. Подбери тесак. И стой у стенки. Так… красноволоску кто резанул?
– Не мы! – несказанно успокоил меня убегающий орк – Та сучья бегунья ей шейку вскрыла!
На самом деле успокоил. Нет ничего более легкого, чем смерть союзника или нейтрала от твоей руки в горячке боя. Тут глаза за руками не поспевают.
– Мы… – булькнула истекающая кровью девка.
Пнув ее подошвой ботинка по губам, велел:
– Тихо.
Та, не обращая внимания на разом вспухшие и наверняка онемевшие губы внимания, торопливо и мелко закивала. В ее глазах – огромных, темных, ошалевших и перепуганных – плескалась безумная надежда. Она рвалась высказаться, но я нарочно медлил, цепко оглядывая место драки.
Дохляки все чужие. Все с ирокезами. У большинства они красные. А это что? Придавленный тушей детины долговязый задохлик с окровавленной башкой застонал, вяло дернулся, приподнял голову. К нему мелкими шажками направился зомби, чутко улавливая каждый звук и заранее подняв для удара дрожащую шипастую дубину.
– Баск! Уймись!
– Они…
– Заткнись и уймись! – уже нескрываемая сталь злобно скрежетнула в моем изменившемся голосе.
Сделав еще шаг, зомби замер.
Я же, подняв голову огляделся и понимающе кивнул. Никакой полусферы. Мы в сумраке, братья и сестры!
Надо спешить.
Наклонившись, с усилием потянул, вытягивая задохлика. Высвободив наполовину, связал ему руки за спиной. Вытянув полностью, связал и ноги. Бросил рядом со всхлипывающей девчонкой. Сам уселся рядом с ними – на спину жирного бородача с ирокезом. Удивительно – задохлик единственный с обычной прической. Жидкие пряди длинных сальных волос. Видать пытался отрастить густую гриву, но получилась какая-то жалкая хрень.
Устало вытянув ноги, глянув на дохлую красноволоску, что обещала нам обед, горько вздохнул и велел пленникам:
– Говорите.
Девка меня разочаровала. У ней начал развиваться шок, и она на глазах теряла сознание. Ну и умирала заодно. Если прямо сейчас взвалить ее на спину и поторопиться доставить в медблок, то есть все шансы на спасение.
Отвернувшись от нее, все внимание обратил на задохлика. Повторять вопрос не пришлось – тот, поняв, что никто не увидит его слабости и трусости, торопливо забубнил, оторопело разглядывая плавающие в крови трупы:
– П-приказали! Вот и все! Ничего личного, чувак! Кровяш велит – ты делаешь.
– Кровяш велел?
– Он! Я вякнул – еще мол не посвящен. Да ты сам погляди – задохлик набычился, и я не сразу понял, что он показывает мне заросшую макушку – Космы мои не обрезаны, не поставлены, не покрашены. Я еще не бригадник. Слушай… ты меня убьешь? Я ведь только и успел что тебя пнуть, да ту девку вашу в бедро пнуть вскользь, когда мимо бежал. Ничего такого.
– Конечно – широко улыбнулся я – Ничего такого. Я понимаю. Поэтому даю слово – отпущу.
– Отпустишь? Не гонишь?
– Слово даю. Уйдешь на своих ногах.
– И с руками?
– Ага.
И с пальцами всеми? И с носом и ушами?
– Ага.
– А…
– Не зли меня, ушлепок.
– Понял…
– Почему Кровяш велел нас убить?
– Да я не в курсах! Только и слышал от твоего кресла, что Кровяшу немало заплатили за расписную руку деревенской сучки. Но кто – не в курсах!
– Расписная рука деревенской сучки?
– Все так!
– И больше ничего не знаешь?
– Клянусь!
– Ну хорошо – я с тяжелым вздохом чуть переместился по спине жирного трупа, взялся за липкий от крови нож.
– Ты обещал!
– Эй… не бзди, ушлепок – буркнул я, вонзая острие ножа в мертвую плоть и давя, пока оно не уперлось в кость – Сказал же – отпущу. Но сначала награжу тебя посвящением в ваши славные ряды.
– Что? Ох… что ты делаешь?
– Ну как что? Сейчас мы тебе сделаем фирменную прическу – оскалился я, довершая оборот вокруг черепа трупа и поддевая кожу с одной сторону.
Теперь сильно, но аккуратно и без рывков потянуть, ножом подрезая кровавые нити. С треском кожа поддалась и, слетев с черепа, заболталась в моем кулаке.
– Ну вот – ласково улыбнулся я, вставая и делая шаг к забившему доходяге – Теперь твое торжественное посвящение, сученыш. Вы какие-нибудь песни поете? Стихи читаете? Ерзаете жопой на коленках ласкового босса Кровяша, что медленно стягивает с вас штанишки? Как все происходит? Может что-то там целуете? Почесываете? Танцуете?
– Стой! Нет! Стой!
– Парик я тебе знатный нашел. Но ведь надо бы сначала тебя подстричь, да? – на этот раз нож вошел в живую плоть и с хрустом пошел по голове, глубоко взрезая кожу.
– А-А-А-А-А-А! А-А-А-АГ-Г-Г-Х-Х! Сука! Сука! Ты БОЛЬНОЙ! БОЛЬНОЙ УРОД! А-А-А-А-А!