– Вот поэтому мне и не нужна твоя помощь – развел я руками – Все прочее я смогу достать сам. Много ли солов надо, чтобы снарядить четверых боевых полуросликов?
– Немало.
– Я достану эти деньги за пару суток. Сам.
– А у меня не возьмешь ни единого сола?
– Не возьму.
– Так почему, черт тебя дери, долбаный гоблин?!
– Потому что ты старушка с принципами – улыбнулся я – И не любишь быть в долгу. Я не позволю тебе чувствовать себя со мной квитами, Копула. Этот фокус у тебя не прокатит – бросишь мне пару тысяч на снаряжение, мы грохнем Понта, а ты добавишь еще тысчонку и решишь, что мы в полном расчете. Нет. Этого не случится. Я убью Понта. Выставлю тебя в самом положительном свете перед системой, при этом позабочусь, чтобы мой доклад не услышал никто – вдруг кто ополчится на старуху с дырой в голове.
– И я окажусь у тебя в большом долгу?
– Да.
– И как мне его тебе отдавать, гоблин? Смотрю на тебя и вижу кусок чёрствого закаменелого хлеба – такой и сожрать-то не получится. Не разжуешь, не проглотишь. А если и проглотишь… запор обеспечен.
– Как-нибудь да отдашь – беззаботно пожал я плечами – Можем у тебя отоспаться?
– Твоя комната – третья фиолетовая. Мой дом – твой дом, гоблин. На сегодня беседу завершим?
– Я перебрал чуток – признался я, проводя ладонью по лицу – Выпью еще чуток – и на боковую. Рыбу переваривать.
– У нас будет время для бесед.
– Конечно… – кивнул я – О… вспомнил… те ужасные и прекрасные картины. Кто их рисовал?
– Соренцо – без промедления ответила нимфа, на ее лице мелькнуло хорошо знакомое мне чувство.
С таким выражением вспоминают старого друга, с которым уже нельзя увидеться.
– Он мертв?
– И похоронен. Вне чрева ее. А что?
– Он был талантлив.
– Художники видят мир иначе.
– Ты сказала – похоронен вне чрева ее? Это как?
– Слышал о слепых зонах?
– Вне зоны наблюдения системы?
– Верно. Мамуля там слепа и глуха. Есть одно такое место и в центре Дренажтауна. Огромное овальное помещение метров. Заброшенное.
– И там? – начал я уже догадываться.
– Кладбище – просто ответила Копула – Настоящее кладбище. Само собой для очень и очень богатых.
– А в чем похоронены? Сталью залиты? Клеем?
– Землей. Видел на улицах фигуры у сточных решеток?
Подстегнутое и одновременно замедленное наркотиком и алкоголем сознание с ленивой неторопливостью показало яркую картинку – сидящие у решеток фигуры в подсвеченных огоньками дождевиках. Они неторопливо окунают в темную жижу пальцы, собирают какие-то комочки…
– Вот оно что…
– Их называют хтониками и все они дети Харона, владыки кладбища Шартрез. Он и его дети оберегают Шартрез, пополняют его землей, совершают танцевальные ритуалы памяти у могил, ведут и хранят списки с именами и номерами погребенных.
– Прямо неожиданно – признался я.
– Мамуля всем хороша… кроме расчленения померших детишек своих – тихо улыбнулась Нимфа – Мы с Эллом уже немолоды. И хотелось бы лежать и гнить себе спокойно. Вместе с комплектом рук и ног.
– А причем здесь список номеров? Имена еще ладно…
– У тебя номер одиннадцатый.
– Верно.
– Веришь, что до тебя никого не было с этим номером?
– Бред. Само собой одиннадцатых здесь было немало. Как и прочих номеров.
– Верно. Чип – Копула постучала себя по пластиковой заглушке – Твой номер тут. Прописан в чипе намертво. И пока чип остается в голове – и номер остается при тебе. Даже после смерти. Хотя для Мамы ты не умрешь – просто пропадешь и все.
– Уверена про номера?
– Так говорят – пожала плечами нимфа, допивая свой напиток – Так говорят… и так говорили те, кто давно уж лежит на кладбище Шатрез. Знаешь – да мне насрать. Пусть мой номер достанется кому-то другому. Плевать. Мое имя сохранится. И я буду себе спокойно лежать под вонючей землицей и слушать завывания хтоников, танцующих и сношающихся вокруг моей могилы. Разве это не весело?
– Более чем – после короткого раздумья признал я и поднял бокал, салютуя – За хтоников!
– И за память – тихо добавил мулат Элл.
– У тебя есть дела с Окраиной? – круто сменил я тему.
Моргнув от неожиданности, Копула кивнула:
– Конечно.
– А с бригадой Солнечное Пламя?
– Не твое дело, гоблин. К чему интерес?
– Ты явно ценишь способных, умелых и амбициозных девочек.
– Как и мальчиков. И что?
– Просто совет – присмотрись к номеру двести девяносто девять. Она из бригады Соплей и усиленно старается пробиться повыше. Но сама понимаешь – мужской сексизм, где командир не командир без волосатой груди…
– Прямо настолько интересная?
– Перспективная – честно ответил я и потопал к выходу – Я спать. Спасибо за рыбу, Элл.
– Всегда пожалуйста, Оди.
– Как высплюсь – начнем ворошить гнездо – не оборачиваясь, пообещал я – Прямо сразу и приступим…
Двери…
Шатающийся коридор рывками поплыл навстречу…
Девушка с умело поставленной улыбкой указывает на нужную дверь…
Постель – настоящая постель – летит навстречу, и я отключаюсь еще до касания с ней, так и не успев ощутить ее мягкость…
Глава шестая
Пробуждение меня испугало.
Испугало своей безмятежностью, комфортом.
Впервые за все время с моего здесь появления я испытал не физическое, а психологическое нежелание вставать. До этого пробуждению и вставанию противились разве что перенапряженные израненные мышцы. Сейчас же я испытал одно из самых страшных чувств, что только может испытать мужчина – я ощутил почти непреодолимое желание задержаться в этой мягкой, теплой и уютной постели еще немного. Позволить себе чуть-чуть понежиться под тонким мягким одеялом, провести ладонями по гладкой прохладе простыни вокруг себя, поглубже утопить голову в подушке, потянуться всем телом и задремать…
Едва ощутив это страшное чувство, едва поняв, что вот-вот поддамся и проведу в постели больше двух минут с момента пробуждения – тут же вскочил. Встряхнул удивительной легкой и свежей головой. Настолько легкой и свежей, что это показалось странным, учитывая принятое и выпитое накануне.
Бросив взгляд на смятую постель, потянул изжеванную сном футболку, оглядывая мятую ткань. Повел глазами по сторонам – раз уж это люкс, то…
