– Ваше мнение бесценно для меня, – улыбнувшись как-то по-кошачьи, отозвался кудесник. – Может вам стоит отдохнуть? Судя по вашему рассказу, дорогу вы проделали длинную. А предстоящий путь еще дольше и опасней.
От его предложения внутри все как-то напряглось. К тому же рассиживаться у меня намерения не было, о чем собралась сообщить этому Рембо, но к своему изумлению, вдруг отчетливо ощутила, что отдохнуть весьма хочется. То ли потрясения минувших суток так сработали, то ли от жары разморило.
И все же сказала:
– Мне некогда. Какой отдыхать?
Улыбка Лапидуса Рембо стала еще шире и маслянистей, он как-то подался вперед и произнес:
– Я ведь не предлагаю вам отказаться от затеи. Просто имеет смысл набраться сил. Или вам хочется где-нибудь упасть в изнеможении.
Падать в изнеможении я не собиралась, но предложение кудесника казалось каким-то скользким и даже скабрезным.
– Вы к чему клоните? – спросила я сурово. – Я люблю Кирилла, если что. Понятно?
Тот усмехнулся.
– О, разумеется понятно. Любите, сколько вам угодно. Но зачем же над собой измываться? Прилягте, вот прям здесь.
– Чего? – изумленно выдохнула я.
А он как-то неожиданно оказался рядом. Его руки легли на плечи, мягко, но настойчиво укладывая меня на диван. Я набрала воздух в легкие, чтобы возмутиться, воспротивиться, но с холодком обнаружила, что тело как-то обмякло, стало резиновым и податливым.
– Что ты со мной сделал, зараза заморская? – вмиг ослабевшим голосом спросила я.
Кудесник тем временем, разместил меня на диване, как куклу, уложив руки по швам, и проговорил:
– Не нужно сердиться, милая донна. Я уберегаю вас от ужасной ошибки.
– Ошибкой было приходить к тебе домой, – еще слабее выдохнула я, и с ужасом осознала, что на меня суровым массивом двигается сон.
Рембо тем временем глазел на меня своими коричневыми глазами, и в них сверкало нечто, отчего внутри все сжималось от предчувствия неизбежного.
– Мирроославоо, – пропел он и склонился так, будто собирается понюхать цветок. – Мирроославоо…
– Чертов псих… – из последних сил выдавила я. – Пусти меня…
– Как ты хороша, мой прелестный бутон.
Пальцы кудесника скользнули по моей щеке, прохладные и гладкие. Даже в состоянии полудремы меня передернуло – удивительно, как такой привлекательный мужчина, может вызывать столько тревоги и отторжения.
Он тем временем продолжал водить пальцами по моим щекам, сползая на шею и ключицы. Но в его прикосновениях не было даже намека на эротику. Они скорее напоминали пальцы гончара, который ощупывает особо удавшееся изделие. От этого становилось еще страшнее – оказаться в руках хладнокровного безумца с магнетической красотой слишком даже для путешественницы по мирам. Но слабость и сонливость дошли до такого предела, что уже не соображала, где и что.
– Не тревожьтесь, милая донна, – сказал Рембо, касаясь губами моих губ, отчего вновь возникло ощущение, что так он мог бы целовать цветок или надушенный конверт с письмом, бесстрастно и по-хозяйски. – У меня ты будешь в безопасности. В тепле, сыта и довольна. Как самый диковинный бутон…
Он говорил что-то еще, но его слова поплыли в каком-то розовом мареве, который принадлежит, кажется растениям. Я видела себя, мерно летящей сквозь этот бесконечный кисель и почти не чувствовала веса. Все вмиг показалось незначительным, неважным. Только умиротворение и покой.
Сквозь поволоку, я ощущала, как меня кто-то расчесывает, поит, но мирские заботы отошли не то что на второй, а на какой-то очень далекий план, куда даже смотреть не стоит. Ощущение, что я и впрямь благоухающий цветок, достойный лишь восхищения и заботы, укоренилось в мыслях. Хотелось очень плавно поворачиваться вслед за солнцем, подставляя его лучам лицо. Хотя какое лицо? Я ведь цветок, прекрасная роза, удивительная и уникальная. Таких в мире больше нет.
На меня приходят смотреть, ко мне хотят прикоснуться, но заботливый садовник никому не позволяет трогать мои нежные лепестки. Садовник единственный, кто имеет право нарушать мое спокойствие, ведь он льет воду на мои корни, орошает сверкающими брызгами воды листья, отгоняет толстопузых жуков, чтобы не раскурочивали бутоны.
Я цвету в его великолепном саду и служу главным украшением. Вот мои стебли с острыми, как пики, шипами, но это не значит, что я злая роза. Просто цветок слишком хрупок, ему нужно защищаться от верблюдов и лосей, которые могут поломать весь куст. Роза должна уметь за себя постоять, иначе любой сможет ее сорвать, сломать.
Но садовник не позволит. Садовник оградит от всего мира…
Мир все больше благоухал, и я уже не представляла иной жизни, кроме этого бесконечного сада, где мне самое место. Единственное, что омрачало пребывание в моем прекрасном саду, это странные белые хлопья, которые время от времени падают с неба. Как кусочки ваты, они опускаются на мои лепестки и обжигают холодом. В этом холоде словно слышится голос, ровный и бесстрастный, как сама пустота. От этого голоса почему-то хочется бежать как можно дальше, но я, сама не понимая почему, тянусь к холодным хлопьям, будто за ними сокрыто нечто для меня очень важное…
– Очнитесь госпожа, – словно сквозь толстую стену донеслись до меня слова. – Очнитесь, умоляем.
Я совершенно не могла понять, кто, кроме садовника, посмел приблизиться ко мне, да к тому же бесцеремонно прикасаться к хрупким лепесткам.
– Очнитесь, – повторил голос, в этот раз чуть громче. – У нас так мало времени.
Медленно, будто колесо гигантской водяной мельницы, меня разворачивало в обратную сторону, хотя само слово «обратно» плохо подходит к определению пространства, в котором нахожусь. Розовое марево ароматов колыхнулось, словно недовольно, что потревожили его размеренную и неспешную жизнь.
– Пожалуйста, госпожа, другого шанса не будет…
Умоляющий голос теперь совсем близко, он завис над ухом и назойливо повторяет о необходимости очнуться. Но откуда у меня ухо? Я ведь цветок. У цветов нет ушей. Однако голос говорит именно в него, значит ухо у меня все-таки есть. Выходит, я цветок с ушами. Или вовсе не цветок.
Но кто тогда?
Ощущение, что меня кто-то мягко, но уверенно трясет за плечи, возникло внезапно, как порой случается пробуждение. Ты просто выныриваешь из сна и не сразу понимаешь, что проснулся. Все еще чувствуя на себе остатки розовой поволоки, я каким-то чудом открыла то, что должно быть веками.
Сперва мир выглядел как разноцветная муть, которая постепенно обретала черты невзрачного слуги. Он склонился надо мной и тревожно вглядывается в лицо.
– Слава богам, – прошептал он, – вы очнулись. Она очнулась.
Слуга посмотрел куда-то в сторону, и в поле зрения появился второй слуга, такой же невзрачный. Только сейчас я заметила, что они похожи, как две капли воды. Захотелось спросить, что происходит, но когда попыталась это сделать, из глотки вырвался едва различимый хрип.
