– Ну хорошо, я не буду называть тебя милой, – ласковым бархатным голосом произнес Рембо, – но ты все слишком усложняешь.
– Я думала, ты меня любишь, – прошептала Лунария, глотая слезы, и сама едва не заплакала, увидев, как это чистое и незапятнанное лицо исказилось от боли.
– Конечно люблю, – сказал он снисходительно.
Она в замешательстве отшатнулась.
– Но как же та девушка? Я же видела…
– Ах, Лунария, ну что ты заладила. Я мужчина, мне нужно удовлетворять некоторые потребности. Ты ведь согласна на это только после свадьбы.
Губы девушки затряслись, по щекам покатились новые блестящие дорожки.
– Свадьбы не будет… – прошептала она, опуская взгляд.
– Что ты сказала? – спросил Рембо ласково, но в его тоне я ощутила явную угрозу.
– Не будет… – повторила она.
Она закатил глаза и взял ее за плечи.
– Ох, милая, давай без сцен. У нас все было так замечательно. Почему ты не дождалась меня в беседке? Зачем пошла туда, куда ходить не надо? В итоге увидела то, что видеть не стоит. ты ведь сама виновата.
– Я ждала тебя весь день, – едва слышно произнесла Лунария.
Лицо Рембо стало задумчивым, он посмотрел вверх, будто что-то вспоминает, потом сказал:
– Ах, да. Это все мои искажения времени. Не заметил, прости. Думал прошло не больше получаса.
– Свадьбы не будет, Лапидус, – снова повторила девушка.
– Ты не поступишь так со мной, милая, – произнес Рембо чуть настойчивей. – Ты не бросишь меня после официального объявления помолвки.
– Когда я скажу, почему это сделала, все меня поймут, и никто не осудит, – сказала Лунария, а я едва не зааплодировала с криком «Молодец! Так его!»
В карих глазах Рембо мелькнуло что-то такое, что мне совсем не понравилось, она шагнул к ней, пальцы сильнее сжались на плечах.
– Беги! – крикнула я, – но меня, естественно, никто не услышал.
Девушка попыталась вырваться, но пальцы Лапидус Рембо явно не собирался ее отпускать. В глазах девушки мелькнул искренний страх, я вновь дернулась вперед, в попытке остановить его, но буквально пробежала насквозь обоих, а потом еще и через кусты роз.
– Не трогай её! – закричала я, даже представить не решаясь. Что он собрался делать.
Но призраки прошлого не слышали меня.
– Ты считаешь себя умнее, милая? – произнес Рембо елейным голосом. – Что ж, поспешу тебя в этом разуверить.
Лунария задергалась в его цепких руках.
– Пути меня, мне больно! – выдохнула она, беспомощно глядя на него круглыми глазами.
– Пустить, милая донна? – усмехнулся он. – О нет. Не теперь.
– Что ты задумал?
– Хочу показать тебе, чего ты лишала меня и чего лишалась сама, откладывая все за свадьбу, – милая донна.
– Ты не посмеешь…
– Но ты же посмела угрожать мне оглаской, – оборвал ее Рембо. – Но ничего. Я не дам этому случиться, попросту опередив тебя. Как думаешь, кому поверят больше, мне, уважаемому кудеснику Парсапольда, который состоит в коллегии кудесников и разводчику диковинных цветов, или тебе, красивой, но всего лишь женщине?
Лунария взмолилась:
– Прошу, не делай этого… Лапидус, я ведь после этого буду…
– Опозорена, – вновь не дал ей закончить кудесник. – ты будешь подпорченным товаром, о чем я позабочусь предать огласке.
– О боги, Лапидус, не надо… За что?
– За непокорность, – коротко сказал он.
Глаза девушки стали еще круглее, губы в ужасе искривились, она закричала так жалобно и пронзительно, что у меня потекли слезы. И ничего нельзя было сделать.
Лапидус тем временем перекинул сопротивляющуюся и брыкающуюся девушку через плечо и понес в беседку. У меня последовать за ними не хватило моральных сил. Я только стояла, зажимая ладонями уши, но все равно слышала крики Лунарии, к которой никто так и не пришел на помощь.
Когда они, наконец стихли и эта тварь в коричневых брюках со спокойным видом отправилась в дом, Лунария, держась за дверной косяк беседки, выбралась наружу.
Вид ее был так ужасен, что внутри все сжалось. Волосы растрепались, глаза покраснели, губы распухли, платье порвано до самого бедра и на светлой ткани алеет темное пятно.
Хромая и держась за живот, девушка выбралась из сада, а я не стесняясь рыдала, обхватив себя за плечи.
Затем все как-то резко замельтешило, мир закачался, и я едва не упала, пришлось расставить руки. Когда картинка вновь стала четкой, обнаружила, что стою в небольшой кухоньке. Обстановка более чем аскетичная – грубо сколоченный стол, такие же табуретки, позади очаг над которым бурлит котел с похлебкой.
Когда обернулась, увидела Лунарию, которая из последних сил цепляется за стену, а крупнотелая женщина в косынке, завязанной на пиратский манер, отчитывает ее со все силы.
– Ишь, какая цаца, – возмущалась женщина, – не могла быть посговорчивей. Лапидус Рембо такая партия. Для тебя почти невозможная. И ты, дура, прошляпила свое счастье!
– Матушка, но он же был с…
– Да какая разница с кем он был? – оборвала ее женщина. – И не зови меня матушкой. Я тебе не мать. Устала повторять уже. Твой папаша настоял взять тебя на воспитание. Теперь вожусь, пытаюсь нормально пристроить. А ты что? Черной неблагодарностью платишь.
Девушка протянула руку к женщине, пытаясь обнять и ища утешения.
– Ма… Лапидус, он меня…
Она не закончила, потому, что женщина, которую Лунария пыталась назвать матушкой, брезгливо отшагнула и продолжила отчитывать ее, будто она в чем-то и правда провинилась.
– А нечего было мужика провоцировать. Куда ты теперь такая порченая пойдешь? Кто тебя замуж возьмет? И платье порвала. А я его тебе, между прочим, у хорошей портнихи покупала. Думала, как выйдешь за Лапидуса, так быстренько мне все расходы возместишь. А теперь что?
Она продолжала говорить что-то еще, а я стояла и не верила глазам. То, что кудесник не дружит с головой, поняла еще при встрече. Но женщина. Пусть не родная мать, но женщина ведь. В голове не укладывалось, как она могла быть такой равнодушной к беде этой девочки.
Меня трясло от слез, я не знала, куда деться, как ей помочь. А она стояла, опершись плечом на стену, и по щекам молча катились слезы.
– Я же любила его, – прошептала она.
– Ха! – прыснула женщина. – Любила. Чушь какая. Любви нет.
– А что есть?
– Ум есть. Холодный и четкий, ясно тебе? Куда только мне теперь девать тебя, будешь только лишним ртом…
Девушка уронила голову и горько заплакала. Она плакала так самозабвенно и навзрыд, что я уже сама рыдала вовсю, размазывая по лицу слезы и растаявший снег.
