Она повела Доротею винтовой лестницей, начинавшейся в юго-западному углу. Пять этажей вниз – и они прошли стражницкую, где на них с пониманием посмотрел супруг тюремщицы, известный как Дядюшка. Двое поборников кардинала оставили игру в кости и тоже посмотрели на Доротею, но ничего не сказали. Матушка отметила про себя их пристальные взгляды. Нет, в этой «гостье кардинала» точно было что-то особенное!
Миновав стражницкую, они прошли подъемный мост и вступили на деревянную лестницу, выстроенную в качестве временной лет пятнадцать назад. Со дня на день ее собирались заменить каменной.
Доротея помедлила, с наслаждением жмурясь на солнечный свет. Она буквально купалась в океане тепла и света, составлявшем разительный контраст с тем тоненьким лучом, который проникал в ее окошко. Подобно большинству иконотворцев, она предпочитала работать при дневном свете. Поэтому ее так завораживали мастерские Бельхоллы с их стеклами, доведенными до ангельского совершенства: под таким кровом можно было трудиться с полным ощущением открытого неба над головой.
– Вниз по ступенькам, – сказала Матушка. – Кто пристанет, всем отвечай: я, мол, в Башне у ее высокопреосвященства гощу. И не забудь – засветло возвращайся!
– То есть я могу просто взять и пойти? – спросила Доротея. – Я правда не совсем в заключении, а в гостях? Что-то не разберусь…
– И я тоже, – сказала Матушка. Отхаркнула и сплюнула через перила.
– Взять и пойти… и пойти, – задумчиво произнесла Доротея. – Обратно в Бельхоллу… к своей работе…
Матушка покачала головой:
– Ты в Звездной Крепости, а отсюда так просто не выйдешь. Даже если получится, тебя сразу арестуют… то есть пригласят вернуться обратно.
– Я всего лишь делаю иконы, – сказала Доротея. – Не понимаю…
– Никто никогда не понимает, – вновь сплюнула Матушка.
Доротея устремила взгляд вперед, на площадь. Бок башни мешал просмотру, но она различила здания и насыпные грядки, где трудилось несколько отверженцев. По правую руку, торча макушкой над укреплениями, возносился равелин Второго часа – впечатляющее сооружение из земли, обложенной камнем. По крыше маршировали солдаты. Они возникали из невидимого отсюда люка или прохода и, обойдя вдоль края, снова пропадали с глаз.
– Ступай, что ли, – сказала Матушка.
Доротея кивнула и послушно зашагала по лестнице вниз. В кончиках пальцев покалывало. Она знала этот зуд, означавший, что она уже более суток не рисовала и не мастерила. Причем речь шла совсем не обязательно об иконе, хотя создание икон Доротея предпочитала всему остальному. Она любила лепить, ваять, возиться с любыми найденными предметами… в общем, творить. Ангельская магия ей тоже нравилась, но для Доротеи она представляла собой всего лишь вид творчества.
Покалывание в пальцах побудило Доротею ускорить шаг. Никто ведь напрямую не запрещал ей рисовать вне стен тюрьмы! Наверняка это можно, если только она не будет делать иконы?.. У нее осталось в кошельке несколько ливров: хватит на покупку бумаги и угольных палочек. Наверняка они здесь у кого-нибудь да найдутся! У архитектора, чертежника… может, у артиллериста… у начинающего поэта, в конце концов! Она сможет рисовать забавные карикатуры и продавать их. Так она подрабатывала в Трамерейне, чтобы покупать бумагу, а если повезет – краски, кисти…
Доротея заторопилась. Перспектива обзавестись рисовальными принадлежностями манила ее. Опять за работу! Какое счастье!
Она не заметила юного отверженца, который таился у подножия лестницы, а затем последовал за ней, то отставая, то забегая вперед, словно играя в какую-то игру. Столь сложные маневры, впрочем, неизменно выводили его на позицию ярдах в двенадцати за спиной Доротеи, и двигался он в том же направлении, что и девушка.
Симеон боялся, как бы его не отправили прямиком в Башню, но вместо этого оказался в удобно обставленной комнате где-то глубоко в подземельях под казармами поборников, стоявшими на Циферблате. Там, сидя в мягком кресле, под светом двух или трех десятков длинных красных свечей, горевших в тяжелых канделябрах на соседнем столе, он подвергся допросу.
Допрашивал его усталого вида магистр с преждевременно побелевшими волосами, оттенявшими его темную, цвета красного дерева, кожу, почти не тронутую морщинами. Используя икону, висевшую на плохо позолоченной шейной цепи, магистр призвал ангела, чье присутствие Симеон ощутил как холодное пожатие, стиснувшее виски. Сопровождалось оно очень низкими басовыми нотами, совсем не похожими на светлый звон арфовых струн, сопутствовавший появлению большинства других ангелов.
Симеону пришлось в который раз описать случившееся накануне.
– Он рассказывает правду, какой он ее себе представляет, – доложил магистр капитану Рошфор. Та развалилась в кресле неподалеку, потягивая вино из серебряного графина, предназначенного для пива. – Я учел возможность вмешательства более могущественного ангела в его память, но Ларквиниэль не обнаружил следов изменений. Значит, то, о чем он говорит, имело место в действительности. – Служащий помедлил, затем потянулся к закрытым створкам иконы, приколотой к одежде. – Следует ли мне вызвать Переастора для более глубокого исследования?
Симеон не знал, что представлял собой Ларквиниэль. Скорее всего, это был серафим или херувим. А вот что касается Переастора… этот был из Владычеств. Такого мимоходом не вызовешь, а расплачиваться дознавателю придется как минимум месяцем, откроенным от жизненного срока.
– Нет нужды, – отставляя графин, сказала Рошфор. – Другое дело, если бы его во лжи уличили… Деранэ, ты все записала?
Кислолицая служительница, сидевшая за письменным столом в углу, лишь кивнула, занося последние слова в большую книгу, прикрепленную к ее поясу цепью. Посыпав страницу песком, чтобы просохли чернила, писец закрыла фолиант.
– Благодарю, сьёр Хабил, – сказала магистру Рошфор. Тот поклонился и подал знак писцу. Женщина вновь кивнула и вместе с магистром вышла за дверь.
У Симеона на языке вертелся жгучий вопрос, но он счел за благо последовать примеру писца и промолчал. Рошфор, однако, уловила его состояние.
– Я кое-чего не понимаю относительно тебя, и мне это не нравится, доктор МакНил, – сказала она. – Я могу допустить, что на магистра Делазана, учитывая его долги и уйму недоброжелателей, впрямь напустили зверолюда. Дело, как я говорила, не самое обычное, но и небывалым не назовешь. Но вот с какой стати отверженцам тебя выручать? Кровавые потеки пытались замыть, но, судя по их размерам, самое меньшее один из лженосильщиков погиб с Делазаном. Вот спрашивается, кто отмывал кровь? Что вообще там делали отверженцы? Зачем похитили тела?.. Подобные загадки очень не нравятся ни ее высокопреосвященству, ни лично мне…
– Я не знаю, сьёр, – сказал Симеон.
– Полагаю, следует установить за тобой наблюдение, – сказала Рошфор. – Посмотрим, что будет дальше.
Симеон рассеянно кивнул. Предполагаемая слежка выглядела самой безобидной из его нынешних незадач. После стычки с магистром Фоксом он крепко задумался о собственном будущем. Декан был трусом и хвастуном, но об осторожности не забывал никогда. И может быть, действительно располагал поддержкой конклава. Значит, для того чтобы вернуть свое место в больнице, Симеону понадобится вмешательство кого-то более влиятельного…
