– А я думала, статуи уничтожили, – добавила Лилиат. – Интересно будет взглянуть на них!
– В этом еще одна веская причина для страха, – сказала Эррил. – Те, что из мрамора, невозможно разбить, те, что из бронзы, невозможно расплавить. Вот их и стащили в старый карьер, чтобы там закопать. Однако время от времени случаются мокрые зимы, и паводками все размывает. Тогда начинается великое препирательство, кому зарывать их обратно: городу, храму или королеве. В общем, там пятый год уже все наружу торчит.
– Поспешим же, миледи, – напряженным голосом сказала Севрен. – До Ямы отсюда час ходу, а нам надо собрать как можно больше народу до полуночи!
Согласно кивнув, Лилиат повела свой маленький отряд наружу. Черный ход, предназначенный для прислуги, выводил во внутренний дворик. По левую руку находились конюшни, прямо – ворота на улицу. Они стояли запертые, лишь калитку караулили двое: Карабен и Коротышка Жак – этот последний был, естественно, здоровенным верзилой, вооруженным дубиной.
– Никого не впускать, кроме меня, – приказала Лилиат оставшимся дома. – Никого! Поняли?
– Так точно, миледи, – ответствовал Коротышка. Карабен лишь наклонила голову: поняла, мол. Она не могла говорить. Лицо ниже носа покрывала маска, прятавшая какое-то жуткое увечье челюсти либо рта.
– Нам нельзя идти по улице толпой, миледи, – нерешительно проговорила Севрен. – Иначе стража напустится…
– Пробирайтесь как всегда, – сказала Лилиат. – Я последую за вами скрытно.
– Как скажете, миледи. – Севрен подала знак, и восемь отверженцев поочередно выбрались на проспект Делорда, чтобы влиться в толпы рабочих, возвращавшихся по домам. Здесь же сновали мириады лоточников, предлагавших пирожки, угрей в желе, дрова, шляпы, цветы, скобяной товар. Шли по своим делам солдаты, барочники, счетоводы, школяры… Кто-то входил в винные лавки, вываливался из таверн. Мерно шагала городская стража, чернорабочие-отверженцы подметали с мостовой лошадиный навоз, вывозили мусор, понемногу резали кошельки…
В толпе вроде той, что поздним вечером запруживала улицы Лютейса, могла затеряться целая армия.
Сидя в своей комнатке наверху Башни, Доротея смотрела наружу сквозь узкое стрельчатое окошко. Отсюда она видела лишь узкий сектор восточной стороны города, но картина ей нравилась. Свет медленно уходил. Там и сям вспыхивали крохотные огоньки, а где-то, где сходилось множество факелов, распускались огненные цветы. Озарялись богатые дома, где вечерами щедро жгли свечи. Еще виднелось несколько оазисов почти дневного света: здесь поработала ангельская магия. Обычно к освещению привлекали серафимов, чья область деятельности так или иначе затрагивала свет. Часто призывали и херувима Зимитаэля, ведавшего огнем.
Стук в дверь немало удивил Доротею, потому что Матушка уже нанесла ей ежевечерний визит, доставив ужин и ведерко воды. А еще Матушка не стучала. Лишь громко звенела ключами, прежде чем отпирать.
И вот ключи прозвенели, но дверь медлила открываться. Вновь раздался стук, и Доротея машинально отозвалась:
– Входите!
Матушка отворила дверь и впустила капитана Рошфор. Та была при шпаге, но без пистолетов. И без перчаток. Она поклонилась, сняв шляпу. Доротея рассеянно кивнула в ответ. Ее вниманием еще владел чарующий пейзаж за окном, а разум продолжал трудиться над тайной, окутывавшей ее встречу с троицей ровесников. Она все же была уверена, что их некоторым образом соединил ангел. Она это чувствовала… или так ей казалось. Вот только остальные трое не являлись завзятыми магами. И никого в последнее время не вызывали, а сообща и подавно…
Рошфор что-то сказала, вернув ее к настоящему.
– Я вина принесла, – повторила капитан, показывая бутылку и два оловянных кубка.
– Почему? – удивилась Доротея.
Рошфор ответила не сразу. Усевшись на соломенный тюфяк, она прислонилась спиной к стене и вытянула длинные ноги, так что шпоры скрежетнули по камню. Поставила бутыль и кубки так, чтобы можно было легко дотянуться.
– Хочу побеседовать с тобой, Доротея, – сказала она наконец.
– Почему?
– Потому что ты меня не боишься.
Доротея подняла брови. Вот теперь Рошфор полностью завладела ее вниманием. Девушка пристальней пригляделась к офицеру кардинала. Шрам через все лицо, морщинки у рта… И руки… Рошфор ей в глаза не смотрела, вместо этого занявшись вином и аккуратно разливая его по бокалам.
– Очень немногие со мной разговаривают без страха, – сказала она, протягивая кубок Доротее. – Обычно это только на пользу делу, но порой… порой даже мне хочется видеть на лицах окружающих не страх, а нечто иное.
Доротея взяла кубок и села рядом с Рошфор. Попробовала напиток. Вино оказалось отменное, из Бароля. Куда лучше приторного, отдающего плесенью пойла, которым хозяин таверны расплатился с ней за обновленную вывеску.
– Когда мы только встретились, я переоценила ваш возраст, – сказала Доротея. – Вы, наверно, слишком отдавались вызову ангелов…
– Кардинал себя не щадит, и нам, поборникам, не годится отставать от нее во имя службы Сарансу, – ответила Рошфор. Отпила вина и добавила: – Кстати, завтра мне исполняется двадцать семь.
Доротея кивнула для поддержания разговора, но про себя удивилась, как много откроила от себя Рошфор, не достигнув, оказывается, даже тридцати лет. Выглядела она, во всяком случае, лет на десять старше.
Все ангельские маги знали, чем отзывается их работа. Некоторые бережно хранили каждую крупицу отпущенного времени, всячески избегая вызова ангелов могущественней, чем Престолы. Некоторые затевали сложную игру в равновесие, вызывая (или прося других вызвать) ангелов для стирания знаков возраста и вливания новых сил в угасающие тела. Однако это плохо работало. Ангелы крайне неохотно отменяли сделанное их собратьями, будь это намеренное свершение или побочный эффект, поэтому приходилось вызывать ангелов все более высокого ранга… и так далее.
– А мне в следующем месяце сравняется девятнадцать, – сказала Доротея. – Вот думаю, к тому времени меня еще будут здесь держать?
– Ты в гостях, – несколько торопливо поправила Рошфор. – Я постаралась обеспечить тебе все удобства, какие вообще здесь возможны.
– Все же, думаю, я в заключении, – спокойно проговорила Доротея. – И не могу взять в толк почему. Может, расскажете?
Рошфор зорко глянула на нее. Потом вновь уставилась в кубок, который держала в ладонях. Пальцы у нее были длинные, изящные, запястья жилистые, на предплечьях играли крепкие мышцы. Руки фехтовальщика, прошедшего множество поединков.
– Дело в твоем таланте иконотворца, в твоих набросках. Подобное наблюдалось и ранее. Многие храмы усматривают здесь первый шаг к иным, запретным вещам… начатки ереси.
– А кто еще этим занимался? – спросила Доротея. – Я думала, я сама открыла подобную технику, но… впрочем, чему тут удивляться. Люди много веков ангелов вызывают…
