По мере приближения к дворцу королевы передний экипаж с Рошфор, Францони и сокровищем свернул на Сойерс-авеню, что тянулась севернее дворцового комплекса. Верховые мушкетеры с поборниками поскакали за ним.
Окрестности дворца считались безопасными. Со второй каретой, громыхавшей вдоль набережной, остались лишь двое конных. Сестуро приоткрыл дверь и высунулся наружу, вглядываясь вперед. Солнце, в момент выезда из Нового дворца касавшееся горизонта, теперь совсем закатилось. Четыре фонаря по углам кареты давали пятно тусклого света. Улица впереди оставалась темна, если не считать разрозненных факелов, торчавших в скобах высокой, лишенной окон стены, которая тянулась по правую руку на несколько сотен шагов. Видимо, какая-то из былых королев возжелала открытую террасу и речной вид, но соображения безопасности оказались превыше.
Глухая стена должна была послужить защитой от мятежников или иных недоброжелателей, способных подобраться с воды. Равно как и от тумана, спутника осени. Он и теперь клубился над речными волнами; серые щупальца тянулись через дорогу, завиваясь у подножия стен. Появление тумана возвещало смену сезона. Скоро следовало ждать осенних дождей, холодных и затяжных – совсем не чета коротким ливням лета.
Нынче в сумерках улица, затянутая мглой, казалась еще темнее обычного. Глаза Сестуро сузились при виде двух десятков теней, обступивших единственную дверь в стене. Но когда карета замедлила ход, он успокоился и вернулся на свое место.
– Капитан использует нас как ложную цель, чтобы увести злоумышленников от ларца. Распустила слух среди бездельников, торчащих во дворце в ожидании милостей. Им ведь кажется, будто каждый, кого впускают через заднюю дверь, может оказаться влиятельным. Натяните-ка шляпы пониже, ребята!.. А вы, студентка Имзель, свой капюшон. Нечего им к вам приглядываться, задерживать или что-то в руки совать… Шагайте прямо внутрь, и все тут!
– Я лучше в карете останусь, – проговорил меланхолик Депернон.
– А я в арьергарде пойду, – сказал Сестуро, стискивая кулаки в огромных перчатках. – Эх, как же я люблю раскидывать этих недоделанных царедворцев! Если повезет, кто-нибудь из них да увяжется…
Они слышали, как что-то рявкнул возница. Последовали возгласы всадников, ответные выкрики. Люди окликали подъехавших, спрашивали, кого привезли, на разные голоса что-то требовали, просили. Возмущались, почему их не пропускают, не принимают, даже писем не берут… Расслышать удавалось не все.
Вновь подал голос кучер, и карета со скрипом остановилась. Депернон распахнул дверь и выпрыгнул наружу, после чего всех удивил, прокричав очень громким и пронзительным голосом:
– Все с дороги! Мы по поручению кардинала!
Агнес первой последовала за поборником. Симеон пытался подать ей руку, но она лишь отмахнулась. В конце концов, ее рана – лишь царапина, не стоившая внимания.
Верховые развернули коней таким образом, чтобы организовать узкий проход от дверцы кареты к двери дома, и от души действовали плетьми, но самые бедные, а потому и самые наглые из просителей просачивались и туда. Они ныряли под брюхо лошадям, подползали на четвереньках, пытались хватать сапоги Агнес. Лягнув кого-то, она бросилась в дверь, которую приоткрыл для нее Депернон.
Остальная троица кубарем вкатилась за ней, прикрываемая Сестуро. Великана по пятам преследовала лавина просителей. Он с ревом развернулся на пороге. Медвежьего силуэта в проеме хватило, чтобы люди шарахнулись. Створку тотчас захлопнули. Лязгнул засов.
– Где это мы? – спросил Анри, озираясь.
Молодые люди стояли в крохотном дворике. Со всех сторон высились непомерно разросшиеся живые изгороди. Никакого прохода в потемках найти не представлялось возможным.
– Это садовый лабиринт, – сказал Сестуро. Повернулся к одному из мушкетеров, что открывали им дверь, и вгляделся в его лицо. – Ты, что ли, Дерана́? Проводишь нас дальше.
– Не получится, – усмехнулась мушкетерка. – А вот Эррастиэль, думаю, с легкостью!
Она коснулась иконки на шляпной ленте и что-то пробормотала. Где-то в невообразимой дали тонко отозвался колокольчик. В воздухе прямо перед мушкетеркой возник крохотный голубой огонек. Дерана пробормотала что-то еще, и огонек поплыл в сторону зарослей.
– Ступайте за ним. Эррастиэль никогда не задерживается надолго.
Сестуро двинулся первым, тут же найдя промежуток в кустах, дотоле невидимый. Изгородь росла таким образом, что ход и при дневном-то свете не удалось бы найти. Сестуро, а за ним и Симеону пришлось согнуться чуть ли не вдвое. Остальным оказалось достаточно лишь пригнуться.
Доротея шла последней. Она остановилась перемолвиться с мушкетеркой.
– Я незнакома с Эррастиэль, – сказала художница. – Чем она ведает?
– Ищет пути, – ответила Дерана. – Либо показывает известные. Не отставайте, сьёр!
– Ах да, – спохватилась Доротея.
Оглядевшись, она уже не увидела ни ангельского светлячка, ни собратьев-смертных; хорошо, что Анри высунулся из кустов.
– Идем, Доротея! Если потеряемся, до утра придется блуждать!
Проход сквозь живую изгородь оказался очень узким и притом изобиловал неожиданными изгибами. Сестуро, превратившийся в почти бесплотный голос за несколькими поворотами, призывал спутников держаться друг за дружку и за него самого.
Все же спустя некоторое время они выбрались из лабиринта в довольно просторный внутренний двор между двумя зданиями – Старым дворцом и Апельсиновой оранжереей, куда, собственно, им и следовало явиться.
Оранжерею построили всего шестьдесят три года назад. Толстые стены красного кирпича и высокие окна из особо прозрачного стекла, очищенного ангельской магией, резко выделялись на фоне вековой кладки дворца.
Сестуро повел их отнюдь не к большим позолоченным парадным дверям; свернув за угол, он проследовал вдоль длинной стороны здания. Окон там не имелось, а стена отличалась особенной толщиной для удержания тепла. Шагов через сто двадцать, добравшись примерно до середины строения, молодые люди оказались перед самой обычной дверью. Сестуро постучал, отбив замысловатую, явно условную дробь. Открылся крохотный глазок, и кто-то всмотрелся в его лицо, после чего дверь повернулась на хорошо смазанных петлях, и пришедших пропустили в оранжерею.
Внутренность здания представляла собой одно просторное помещение, лишь чуть разгороженное стройными арками, подпиравшими крышу. Сама крыша состояла из перемежающихся панелей оштукатуренного дерева и стекла. Стекла, конечно, опять-таки укрепленного и проясненного ангельской магией. С потолка на цепях свисали крупные, заправленные маслом светильники, сработанные из бронзы и того же ангельского стекла. В южной стене, вдоль которой они так долго шли снаружи, было устроено целых шесть огромных очагов – по одному через каждые сорок шагов. При каждом трудилось по шестеро отверженцев. Они подбрасывали в огонь тяжелые поленья какого-то темного и твердого дерева, забирая их из опрятных пирамидок неподалеку. Отверженцы были облачены в свое обычное серое, расцвеченное лишь желтыми ленточками на рукавах – знак служения царствующему дому, а стало быть, и особенного доверия.
