Воздух вздрогнул от рева восторженной публики. Где-то заплакал ребенок. Хелен пошла дальше. Она-то представляла, что посидит в субботу у тихого деревенского паба в компании Кэт и людей, которых знал ее брат.
Хелен прошла туда и обратно по узкой дороге, рассматривая лотки: домашние пирожные, сладости, фургон с мороженым, барбекю, игрушки ручной работы, сидр в глиняных кружках, стол для записи в сельский Земельный фонд, устаревшие сувениры. Она осмотрела все это за пять минут.
Люди вокруг громко и настойчиво веселились, но Хелен ощущала и гнев, натянутый струной: тут и там, особенно возле паба, бурлила пьяная, злая энергия. Она не знала, куда этот гнев направлен, но подозревала, что местные утверждают собственную идентичность, основанную на том, что они знали о прошлом или даже пережили, но помнили выборочно.
Хелен знала этот печальный национализм рабочего класса, у нее дома люди, попавшие в трудные времена, так же затаили злобу, вызванную низкими зарплатами, безработицей, сокращением льгот и пьянством.
С окон и деревянных шестов бессильно и неподвижно свисала дюжина флагов с крестом св. Георгия, придавая празднику странный, скорее всего, непреднамеренный политический привкус. В брикберской бухте люди явно тоже любили флаги.
На улице за пабом было много детских колясок и пожилых людей. После короткой встречи с пьяницами и Крилом присутствие стариков и малышей, запах сахарной ваты и бургеров на гриле успокоили Хелен. Правда, при виде стольких детей под ложечкой у нее засосало и горло невольно сжалось. Хелен купила Вальде пакетик с фруктовым мармеладом у бабушки за одним из лотков на парковке при пабе.
Хелен проверила телефон – еще у входа на праздник она написала Кэт: «Я на месте», но журналистка так и не ответила.
Убравшись подальше от толпы и Крила, который как раз возвращался, Хелен миновала тенистый проулок между общинным центром и методистской церковью и оказалась в небольшом парке.
Здесь на траве прочие развлечения прятались от солнца под пластиковыми навесами. Теснота, влажность и запах пива с главной улицы исчезли – здесь небо было больше, а жара не такая гнетущая, дышать стало легче, пот между лопатками высох. Инфернальный бред человека с микрофоном заглох и отдалился – теперь старые каменные дома сдерживали его грудной рев, хрип и оловянный перезвон речи. Напоследок он провокационно пролаял что-то насчет «зажарить большую свинью!» – словно гордился своим умением шокировать.
В парке пожилой фокусник в видавшем виды костюме доставал из рукава яркие шифоновые платки, контрастировавшие со сморщенными руками. Цепь из ткани закончилась взрывом подарочных пакетиков Haribo, дождем осыпавших детей, стоявших на коленях. Ребята немедленно упали на землю и принялись подбирать, будто они были беженцами и в их лагере только что уронили гуманитарную помощь.
«Самым маленьким ничего не достанется – вон та светленькая девочка вот-вот заплачет. И ты тоже расстроилась бы».
Вальда стояла бы, смотрела на всю эту неразбериху и пришла бы в ярость, заметив, что кто-то нечестно ведет себя и выхватывает у других. Может быть, думала Хелен, она воспитала свою дочь, только чтобы, когда Вальда вырастет, этот несправедливый, нечестный мир ее растерзал?
Внимание Хелен привлек резкий запах дерева и опилок, влажных от мочи. Она отвернулась от фокусника и увидела тюки сена, уложенные вокруг небольших клеток рядом с потрепанными качелями на детской площадке. На соломе сидели дети и гладили кроликов и морских свинок – животных раздавали две женщины в красных рубашках поло. Это Вальде бы понравилось – Хелен так и почувствовала, как отсутствующая здесь дочь висит на руке и тянет к маленькой палатке в белую и красную полосу с надписью: «Сделай себе плюшевого мишку». Хелен потом сделает и возьмет домой.
В ее руке загудел и завибрировал телефон – «Кэт». Сообщение гласило: «На Барроу-стрит полно народу. Я в парке у костра».
Прикрыв глаза рукой, Хелен огляделась. Между площадью, огороженной для запуска фейерверков, и длинной очередью к двум кривобоким мобильным туалетам находилась треугольная куча дров. Рядом на скамейке сидела Кэт.
За журналисткой стояли мужчина и женщина – у первого была густая борода, вторая выглядела старенькой и хрупкой. Мужчина сложил руки на спинке скамейки рядом с плечами Кэт. Пожилая женщина на лице носила темные очки, а на голове – платок, будто проходила химиотерапию. Оба не улыбались и смотрели на Хелен.
Она подошла, и мужчина с женщиной исчезли в направлении главной улицы.
Стива нигде не было видно – Хелен ожидала, что он будет фотографировать, но тут же забыла о его отсутствии, так ее поразила неожиданная перемена во внешности Кэт и ее манере держаться. Сдержанную и уверенную в себе гламурную журналистку точно подменили. Хелен вспомнилось, как дрожал ее голос при телефонном разговоре.
– Кэт. Привет. – Рукопожатие Кэт тоже стало слабее – мягкая рука тряслась в руке Хелен. Она сильно побледнела, будто от болезни, а нижняя губа задрожала, когда Хелен спросила: – Стив где-то фотографирует? Я так и не увидела его на главной улице.
– Нет. Не сегодня, – ответила Кэт почти шепотом. Ее глаза, насколько Хелен могла рассмотреть их за темными очками от Диор, двигались так медленно, словно ее чем-то накачали. Заметив взгляд Хелен, Кэт отвернулась, пряча глаза.
«Как дела? Хорошо доехала? Как Вальда? Да, хорошо, рада слышать. Как самочувствие? А работа? Хорошо. Хорошо. Хорошо», – Кэт расспрашивала ее медленно, без всякого чувства или интереса, будто читая со шпаргалки суфлера.
Хелен отвечала на ее вопросы, хотя Кэт, сама не замечая, начала повторяться, и ответов она тоже не слушала.
Возможно, решила Хелен, Кэт боится ее расстроить. Может, она узнала о Линкольне нечто настолько ужасное, что боится рассказывать, потому что Хелен расплачется.
В конце концов Кэт окончательно утратила нить едва живого разговора; она даже не смотрела на собеседницу, а устремлялась взглядом вдаль, хотя мысли ее, без сомнения, этот взгляд обгоняли. Тогда Хелен наконец осторожно поинтересовалась:
– Кэт, ты в порядке?
Последовала неловкая пауза.
– Да. Да, все хорошо, – ответила она наконец, и обе снова замолкли. Тишина тянулась невыносимо долго, пока Хелен не начала чувствовать жжение между ребрами от нетерпения.
– Можно вопрос? Где они?
– Кто? – Кэт обернулась к ней.
– Те, с кем ты предложила мне встретиться. Знакомые Линкольна.
Может, это и были те двое за скамейкой, подумала Хелен.
– На работе. Они на работе.
«Зачем тогда ты меня сюда притащила? Я оставила свою дочь в слезах и провела сраных полдня за рулем!»
– Но потом они с тобой встретятся, – добавила Кэт со слабой улыбкой. Глаза, полускрытые очками, взволнованно бегали. Кэт накрыла своей слабой рукой руку Хелен и почти тут же отняла.
– Все настолько серьезно?
