От него под воду уходила веревка, и Хелен обвилась ногами вокруг каната, чтобы буй стоял спокойно. В лодыжки и голени впились острые раковины моллюсков, облепившие канат, но Хелен его не выпускала.
Только когда ее плечи и руки до локтей оказались на воздухе, Хелен поняла, как они болели. Как ни странно, холода она больше не чувствовала – после того, как она провела в воде столько времени, это точно не могло быть хорошим знаком.
Она посмотрела в сторону земли. Далекие огни на холмах все так же казались маленькими, но теперь расстояние между каждой парой огоньков-соседей, несущих свою одинокую вахту, стало гораздо больше – это значило, что Хелен приближалась к берегу. Цепочка огней не растягивалась вдоль берега – они светили россыпью из зданий в далеких холмах, а береговая линия, должно быть, находилась чуть ниже и ближе этих маячков.
Хелен уплыла далеко – весьма далеко.
Берег не портил световой шум – лишь немного света падало от далекой луны. Вглядевшись во тьму прямо перед собой, Хелен с трудом различала неровный силуэт гористого побережья, еле-еле различимый в ночи. Скалы у берега цветом были чуть светлее, чем море оттенка нефти, но все равно оставались вдали.
Хелен прижалась лицом к скользкому бую и несколько секунд поплакала. Какой долгий и какой короткий путь она преодолела.
Впереди, может быть через двадцать метров, она увидела еще один темный буй, прыгающий вверх-вниз, как голова человека в воде.
Оглядевшись вокруг, позади Хелен тоже увидела буй, а слева вроде бы еще два.
Она только что проплыла между буев, выстроенных в две параллельные линии и привязанных канатом ко дну, хотя зачем они там были, осталось для Хелен одной из морских тайн. На краткий миг ощущение чего-то, сделанного человеком, под ее сморщенными онемевшими руками почти заставило поверить, будто она вот-вот спасется.
Однако она не могла точно определить, как далеко эти буи находились от каменистого берега, видного кусками. И даже если Хелен сможет выбраться на этот берег, что станет с ее замерзшим телом? Она знала, что не сможет ходить, даже если достигнет земли – слишком мало сил осталось. В этом Хелен была уверена.
Силы, выделенные ей природой, иссякали. Пока Хелен плыла, она находилась в действии и движении, но стоило достигнуть первого буя, как остатки энергии словно вытекли из тела.
Подняв усталое лицо к небу, Хелен оттолкнулась от этого буя и поплыла на боку к следующему.
«Вальда… Вальда и огни…
Вальда… огни…
Вальда…»
32
Огромные лапы, жесткие, как старая дубленая кожа, схватили Кэт за плечи, сдавили мертвой хваткой и дернули вверх, сняв с раковины.
Ягодицы Кэт натолкнулись на кран. В голове бушевала паника, силы, а вслед за ними и решимость покинули ее.
Неужели из баллончика вышла только жидкость для раствора, а не само едкое вещество? «Его надо встряхнуть. Я его встряхнула?»
Под струей спрея Борода только моргнул, даже не затормозив, – должно быть, Кэт просто прыснула на него пустой водой. В глаза ей бросилась укоряющая надпись: «Использовать в срок». Волосатый мясник явно не собирался останавливаться.
Он потащил Кэт, будто ребенка, из туалета на площадку с такой силой, что она не удержала равновесия и упала на колени.
– Пожалуйста, – сказала Кэт. Что случилось, она не знала, но руки мучителя разжались и освободили ее плечи, от которых отхлынула вся кровь.
Кэт смотрела на пол сквозь волосы, готовясь принять удар сверху, но тут весь дом наполнился звериным ревом боли, сотрясающим дерево и кирпичи.
Она подняла взгляд.
Голова Бороды была едва видна – все лицо скрывалось за толстыми пальцами, а вокруг них сиял нимб из всклокоченных седеющих волос и клокастой бороды. Он снова заревел, сгибаясь пополам, – слезы бежали по подбородку и падали на предплечья, покрытые татуировками.
«Замедленное действие».
Кэт поднялась.
На лестнице беззвучно и без предупреждения появилась Платок – ее озадаченное крысиное лицо выглянуло из-за перил.
– В чем дело, Э? – спросила она. – Что она сделала? – Платок очень живо для женщины за шестьдесят подбежала и схватила Э за руку: – Дай гляну, – совсем как мама, сыну которой что-то попало в глаз. Может, они и были родственниками.
– Чертов спрей! – ревел Борода, изрыгая комки слюны и соплей на подбородок. – Что за срань!
Платок нахмурилась, пытаясь понять. Кэт сделала два шага к полю боя и с близкого расстояния оросила ее лицо, на этот раз водя рукой, будто граффитист, расписывающий бетонный мост из баллончика.
– Сука! – Платок отшатнулась, опустив голову, и, защищаясь, инстинктивно выбросила вперед черный ручной топор, сжатый в шишковатых, скрюченных пальцах, но тут завопила от боли, из-за которой горели глаза и нос.
Кэт замешкалась, пытаясь вспомнить свой план. Он был прост, но среди всех этих криков, слез, перекошенных лиц и брызг слюны она перестала соображать.
«Обойди их и беги».
Кэт щедро их опрыскала, но как долго продлится действие спрея, она не знала. Борода закрывал лицо, сплевывая на пол и рыча, почти засунув голову между ног. На всякий случай Кэт поднесла баллончик к его морде и снова прыснула.
Борода резко отшатнулся, сбил Платок и понесся дальше, шатаясь из стороны в сторону, пока наконец не врезался спиной в стену у спальни Кэт.
Надежда в ней смешалась с радостью, пронзительной, словно электрический ток. Кэт пробежала последний метр площадки, протиснулась между ревущим дебилом и лестницей и зашагала по ступенькам, держась рукой за перила – ноги отвыкли от быстрого движения. Перед глазами появился ярко освещенный первый этаж – блаженное зрелище.
У кухни Кэт снова охватило замешательство, руки и ноги тряслись. Ключи от машины и телефон были у ее тюремщиков – да, она собиралась, опрыскав им лица, забрать у этих двоих свои вещи. Теперь этот этап – опрыскивание лиц – прошел, казалось, слишком просто. При мысли о возвращении ключей, телефона, а желательно того и другого Кэт охватила новая тревога.
Что делать – бежать из дома в темноте? Далеко ли она убежит? Кэт не отличалась хорошей физической формой, а престарелая соседка вряд ли откроет дверь так рано. Дальше по улице стояло еще два дома, но в каждом жили пожилые вдовы – правда, у одной из них, Грейс, обычно гостила дочь.
При быстром осмотре кухни и гостиной – дивана, кофейного столика, книжных полок и стоек – не нашлось ни телефона, ни ключей от машины.
Вернувшись в коридор, Кэт сунула ноги в кроссовки и подняла взгляд. Борода бессвязно ругался – от боли его акцент из Уэст-Кантри становился заметнее, – пугая ее одним лишь звуком голоса. Он неуклюже спускался, будто слепой, и пытался открыть один глаз, но тот немедленно закрывался снова, как испуганная красная улитка, прячущаяся в раковину. Однако, если этот красный глаз в очередной раз останется открытым, – а действие перцового спрея из-за истекшего срока годности не сможет длиться долго, – у Кэт снова возникнут проблемы.
