— Там салатик свежий. Покушай. С нашей базы продукты. С грядок. Козьма сегодня привёз.
— Кто?
— Козьма! Домовой! Который удобрение испортил!
— Я, значится... — раздалось за спиной.
Сергей обернулся. Перед ним стоял тот самый радетель за победу в аграрной битве домовых, случившейся летом. Маленький, крепенький, бородатый, смущённый.
— Вы откушайте, не побрезгуйте, — торопливо продолжил он, заполняя неловкую паузу. — Всё нашенское, без химиев. Анисий самолично отбирал. Со второго урожаю. Огурчик к огурчику, помидорчик к помидорчику. Ни у кого нет, а мы спроворили!
Прикинув, когда доводилось в последний раз видеть свежие домашние овощи, с грядок, парень удивлённо присвистнул. Осень ведь уже. Не холодно ещё, но и дачно-огородный сезон давно закончился.
Умеют недомерки с землёй работать, умеют. Не отнять.
— Круто! Уважаю. Так и передай всем.
От такой похвалы Козьма зарделся, шаркнул ножкой. Иванов же, подхватив салатницу, уселся за стол и схватил вилку побольше. Салаты он любил. Навернул разок, другой. Вспомнил про хлеб. Почесал в затылке, и решил обойтись без него. Так больше влезет.
А домовой всё не уходил. Стоял, ласково посматривая на поглощаемые овощи, чем начал немного нервировать инспектора.
— Говори.
Сесть гостю умышленно не предложил. Из соображений субординации.
Услышав в голосе хозяина квартиры строгие нотки, Козьма вытянулся во фрунт, выпучил глаза. Набрал в лёгкие воздуха и... замер в нерешительности. Робел домашняя нечисть, побаивался грозного владельца своего нового пристанища.
Пришлось подстегнуть.
— Молчать можно и в другом месте.
Намёк был истолкован правильно. Разом обмякнув, недомерок поклонился в пояс, да так и замер.
— Прошение до тебя имею. Сидел вот, разрешения у Марьи испросив, дожидался… Не прогневайся...
Столь непривычная поза заставила парня напрячься в ожидании неприятностей. Слишком жалким выглядел Козьма, слишком покорным.
— Продолжай.
— Я... тут... энто... от женщин слыхал, будто ты злодея ловить сёдни будешь. Страшного разбойника! — голова домового приподнялась, давая разглядеть застенчивую, бородатую физиономию. Спина, впрочем, положения не изменила. — Мечтаю посмотреть. Никогда не видывал. В дальней деревне ранее жительство имел. Тамошними даже злодеи брезговали, дюже далеко от тракта им было... Опять же, нашим после поведаю. Им тоже страсть как завлекательно узнать будет. А за соизволение твоё — что хошь сделаю! Только вели!
В инспекторской голове от таких заявлений образовалась страшная мешанина из Розы, Ланы, Антона в облике нимфетки, полицейских нарядов, проституток, неизвестного шизика с дурными наклонностями и кованой решётки ботсада. Причём всем этим идиотизмом почему-то верховодила Маша, стоя на табурете.
Не операция по поимке, а концертное представление. Впору билеты продавать.
Ни в какие рамки не лезет. Надо отказывать, но... Иванов внезапно для самого себя посмотрел на просьбу маленького мужичка с другой стороны: по-нормальному пришёл, с уважением попросил. Не ноет, не клянчит, не навязывается. И, похоже, действительно мечтает поприсутствовать. Разнообразить жизнь. Осчастливить, что ли? При уже имеющемся количестве участников ещё один особой погоды не сделает.
— Договорились, — Козьма просветлел лицом, перестал дышать от волнения. — Идёшь вместе с Машей. На глаза людям не попадаешься, ни во что не влезаешь. Просто смотришь. Скажу бежать — бежишь. Скажу лежать — без рассуждений мордой в землю.
— Не извольте беспокоиться, — в приступе радости домовик перешёл на «Вы». — Ни одна мышь меня не заметит. При вас состоять буду. Мне толечко одним глазочком глянуть — и нет меня. Домой аки птица помчусь!
— Хорошо, — оборвал его Серёга, умоляюще добавив. — Слушай, пойди, телевизор посмотри. И дай спокойно поесть...
— Я на улице подожду, — кротко уведомил проситель, наконец-то разгибаясь из своего Г-образного положения. — Мне там сподручнее.
Маленький мужичок убежал. Несолидно, вприпрыжку, светясь от счастья, оставив парня наедине с салатницей. Однако поесть ему и на этот раз толком не удалось. Из своих апартаментов вывалилась возбуждённая Маша.
— Кушаешь? — сморщила она носик. — Извини, вынуждена отвлечь. Тут помощь твоя нужна. Мы с Розочкой закончили, хотелось бы получить стороннее мнение. Может, подправить цвет или стрелки удлинить...
Признавая преимущество общественного над личным, Иванов с сожалением отодвинул салат в сторону.
— Показывай.
— Угу, — радостно подпрыгнула домовая и юркнула обратно. — Пошли, пошли! Не стесняйся! — суетливо звучало в невидимой посторонним части инспекторского жилья. — Нормальная юбка... А я тебе говорю, нормальная! И не такое носят.
Интрига нарастала, жалость к недоеденному салату поутихла.
Первой в кухню вернулась кицунэ, с натугой тянувшая за собой молоденькую, интеллигентную девицу в обтягивающей кофточке и относительно свободной юбке чуть выше колен. На ногах — стилизованные под старину ботиночки со шнуровкой. Именно по ним Сергей и признал Розу, изменившуюся в умелых руках Машки до неузнаваемости.
Будущая жертва страшно стеснялась пристойно, по современным меркам, обнажённых ног; умеренно выступающей над плоским животом груди и норовила прикрыться ладонями, будто обнажённая купальщица при виде драгунского полка, свалившегося на берег реки как снег на голову.
— Красотулька, правда?
— Обалдеть...
Эффект от преображения, произведённый на единственного в помещении мужчину, понравился обеим дамам, а Роза не преминула стрельнуть глазками, польщённая тяжеловатым комплиментом.
— Ты внимательнее смотри, — вспомнив о главном, забеспокоилась домовая. — Помада не слишком тусклая?
По мнению Сергея, ничего во внешнем виде готовой к приключениям призрачной прелестницы менять не требовалось, о чём он честно и сообщил:
— Отлично смотрится. Школьница, а не девушка!
Тут парень, конечно, приврал. В момент смерти Розе было хорошо за тридцать, но какой женщине приятно услышать правду о возрасте?
Наградой ему стало благодарная улыбка. Увлечённая же поиском идеала домовая только рассеянно отмахнулась от очередной похвалы. Ходила вокруг подруги, разглядывая её, словно скульптор статую перед первой выставкой.
— Или подправить румяна? — бормотала она, полностью погружённая в процесс прихорашивания. — Хайлайтер бы тоже не повредил...
Рассуждения грозили затянуться надолго. Увлекающейся особой была домохранительница, даже очень.
Подобные порывы иногда нужно прерывать. Лучшее — враг хорошего. На кой в неосвещаемом ботсаду такие тонкости? Кто разглядит?
