В Архангельске мы разузнали, что девочку-собаку поместили в психиатрическую больницу. После недолгих уговоров главврач впустил нас к ней. Она была не агрессивной и ластилась, как лабрадор-щеночек. Мы помолились за неё и накормили конфетами, потому что она уже их ела. По-моему, я разглядел человеческие искорки в ее глазах. Назад мы ушли втроём. Василий остался в архангельском монастыре, чтобы навещать девочку-собаку по выходным. Девочку зовут Настей. Она как-то сразу привязалась к Василию и даже не хотела его отпускать. Василий мечтает когда-нибудь удочерить её, «потому что ей нужна нежность». Григорий говорит, что любовь — это и есть нежность. Не знаю. Михаил и Григорий вернулись в монастырь, а я пошёл домой, чтобы пожить иначе.
Игра в куклы
Виктор Амазник, человек чёрствой души и беспредельного духа, уважал в жизни три вещи: по лесу с утра километров десять пробежать, распорядок дня и море. Распорядок у Виктора был жёсткий: в семь — подъём, пробежка, в девять — завтрак. Потом чтение книг, в основном, документально-исторических, турник, обед, сон послеобеденный. В четверг вечером Оля-Света-Марина из клуба, перетрах спортивный, изгнание, здоровый сон. Работал Виктор в элитном стрип-клубе начальником охраны по ночам пятниц и суббот. Получал по пермским меркам неплохо — пятьдесят тысяч рублей. Плюс — ни ребёнка, ни котёнка, квартира от бабки досталась, да и сам он был прижимист и стоек.
Жениться Виктор не хотел, почитал это глупостью и одиночество своё ценил и оберегал. Он вообще был педантичен до крайности. Как-то Виктор жил с одной девушкой, но долго не выдержал, она волосы в сливном отверстии ванной противными прядями оставляла и кружку не на подставку, а прямо на стол ставила. Каждое лето Виктор летал на море и плавал в нём как умалишённый, волнуя спасателей. Этим летом тоже рванул. Лето в Перми выдалось осенним, безликим. Виктор всего два раза Каму переплыл к августу, хотя обычно раз восемь успевал. Высокий, под метр девяносто, жилистый, но при этом ловкий, этакий чёрт в ступе, Виктор откровенно любил только себя. Но после тридцати пяти в его броне появилась брешь.
Стала ему сниться девочка Женя из детства, играл он с ней в песочнице шестилеткой, любил вроде бы, только помнил про это мало, разве только то, что русой она была, белокожей и в гольфиках синих. Сны эти эротического зерна в себе не имели, но грудь после них ломило и хотелось вещей абсурдных — нежности, чтобы душу кому нараспашку, и уюта. Родители Виктора погибли в аварии пятнадцать лет назад. С тех пор он и взял себя в ежовые рукавицы и в рукавицах этих ему понравилось. Виктор находил в себе слабости (а иногда их придумывал) и с методичностью автомата искоренял. Тут же его стали обуревать фантазии, налетавшие, как правило, перед сном. Представлялась Виктору альтернативная реальность, в которой он никуда не переехал, а пошёл вместе с Женей в школу, потом — в институт, любовь между ними случилась, свадьба, дети, дом из брёвен, собака добрая, может, хаски, а может, ретривер золотистый. И осень почему-то: тихая, бабья, листья под ногами шуршат, а он сына на качелях самодельных качает или на «лапах» боксу учит.
Мало-помалу Виктор стал эту альтернативную реальность прорабатывать. Не специально даже, а потому что мысли юркие, сложно за ними уследить. Сначала он в интернет залез — про хаски и ретриверов прочитал. Ретривер умнее показался и для детей пригоднее. Потом про дома узнал. Из брёвен, из бруса, из пеноблоков? Далеко от Перми или в черте? Чтобы речка рядом или не обязательно? Дальше — больше. Сучку брать или кобеля? Детей сколько будет: один, двое, трое? Пусть двое — мальчик и девочка. Как назвать? Тут Виктора понесло, и он полез в книгу про имена. После долгих размышлений Виктор решил отдать Владика на плавание. И для здоровья полезно, и фигуре способствует, да ещё и бассейн неподалёку от дома построили, очень удобно.
Вскоре Виктор всполошился — денег-то хватит на такое счастье? Получалось — нет. Но если на карьеру поднажать, может и хватить. Мысли о нехватке денег отразились на реальности. Виктор стал отчаянно экономить и поэтому решил ехать на российское море и поездом, хотя обычно летал в Турцию, где море поинтереснее. Перед отъездом с ним произошёл странный случай. Он покупал большие беспроводные наушники, но вдруг заглянул в детский отдел и сходу взял куклу. Куклу эту, протрезвев, Виктор признал экивоком разума, но выбрасывать было жалко, и он решил захватить её с собой на юг, чтобы подарить какому-нибудь ребёнку.
Упаковав куклу в чемодан, Виктор лёг спать и тотчас погрузился в воспоминания. Армия наползла, траву на могилках надо вырвать. А потом снова Женя, дети, дом, собака… Неожиданно Виктор заплакал. Не так заплакал, когда готовишься и лицо заранее куксишь, а так, словно глаза отдельной жизнью зажили и погнали слезу. В потоках слёз на равнодушном лице он и уснул.
Ранним утром Виктор сел в поезд Новосибирск — Адлер. Место у него было хорошее — нижняя полка в купе с кондиционером. Вместе с ним ехали двое стариков: дедок спал наверху, бабушка — внизу. По купе разносился феноменальный храп. Бабушка храпела тенорком и как-то нервно; дед, словно тромбон, басил размеренно, создавая фон. Виктор сунул чемодан под полку и лёг не раздеваясь. Потом сел, достал наушники, нашёл в телефоне U2, включил на полную громкость и перебил гитарами храп. Вскоре обозначилась проблема — спать на боку в наушниках не получалось, а на спине Виктор заснуть не мог. Вздохнув, снял наушники и лёг на правый бок, прикрыв левое ухо подушкой. Вдруг дед всхрапнул особенно громко. Бабушка проснулась, привстала и ткнула деда:
— Гена, чего расхрапелся? Спать невозможно!
Дед пошлёпал губами и затих. Бабка-то храпит сильнее деда и ещё смеет ему предъявлять? Это показалось Виктору несправедливым. Через пять минут старики вновь дружно захрапели. Тут Виктора осенило: он включил диктофон, чтобы записать храп стариков, а утром их пристыдить и указать бабушке на двойные стандарты. Они оба его раздражали, но бабушка больше из-за тенорка и нападок на деда. За сочинением обличительной речи под стук колёс Виктор, наконец, уснул.
Разбудил его запах домашних пирогов с мясом и чего-то кислого, как выяснилось — уксуса. Дедок в майке сидел за столиком и наворачивал пироги, обмакивая их в мисочку и запивая чаем из стакана в подстаканнике. Несмотря на свой преклонный возраст, дедок был жилистым, широким в кости и с большими основательными руками. На плече едва различимо проступала синяя татуировка: якорь и тигриная морда. Морпех или с «коробки». Виктор поздоровался. Дедок кивнул и протянул руку, поглядывая на него с любопытством. Виктор пожал твёрдую ладонь, оценил силу рукопожатия. Дедок представился:
— Геннадий.
— Виктор.
Виктор не любил игру «кто кого передавит», хотя, скорее всего, смог бы передавить большинство ладоней в России.
Бабушки в купе не было. Наверно, ушла в туалет. В поезде можно уйти в три места: в туалет, за кипятком или в вагон-ресторан, но на завсегдатаев последнего пожилая пара не походила.
Решив воспользоваться моментом, Виктор положил на стол телефон и включил запись ночных храпов.
Геннадий: Это что?
