Коля не поверил. Уловил, видно, что я не от прабабки узнал, а от весны напрямую.
— Врёшь ты всё, чтоб мы тебя не забрали.
— Может, вру, а может, не вру. Пока не проверите — не узнаете.
Дима посмотрел на Колю и лёг в цветы.
— Пахнут, Колян. Тонко так. В носу щекотно.
Я тоже лёг и пробурчал:
— Запах весны. Мало кто знает.
Коля не выдержал и лёг третьим. Час, наверное, лежали. Потом уснули. А потом проснулись и как-то сразу захотели водки накатить. У лесников избушка была ближе к экотропе, там и засели. Три дня гудели. По банкам стреляли. А потом Дима сердце Коле нечаянно прострелил, и я быстро ушёл. Теперь лета жду. Лицом загорел. Надо этого ветреного пидора убедить, чтобы он у нас подольше задержался.
О том, что нас всех объединяет
Трёхкомнатная квартира в центре Перми, гостиная. На диване лежит бледный мужчина. Ему слегка за тридцать, глаза закрыты и даже веки не трепещут. Если б не вздымающаяся грудь, можно было бы заподозрить в нём мертвеца. Комната обставлена мебелью из «Икеи» с внезапными вкраплениями советского: статуэтка Мальчиша-Кибальчиша, гравюра царицы Тамары, настенные часы, фотографии. В ногах у мужчины сидит девушка изящного сложения. Её возраст плохо поддаётся определению, потому что она красива. Девушка цепко сжимает айфон, костяшки побелели, спина напряжена, подушечки пальцев зло ударяют по экрану. На ней короткий халат, открывающий стройные ноги. В гостиной стоит тишина. Настенные часы давно не идут, застыв на шести вечера. Телевизор, широкий, как плот, отливает антрацитом.
Наконец комнату наполняют телефонные гудки. Им на смену приходит механический голос:
— Вы позвонили в СПП, оставайтесь на линии, вам ответит первый освободившийся оператор, в целях формирования наследия все разговоры записываются.
Девушка смотрит на мужчину большими зелёными глазами, поглаживает его по ноге. Мужчина не реагирует. СПП отвечает:
— Оператор. Слушаю вас. Что случилось?
Девушка вскакивает, не отрывая айфон от уха, тараторит:
— Меня зовут Полина. Мой муж, я не знаю, он уже две недели…
— Что — две недели?
— Лежит.
— Разговаривает?
— Нет.
— Читает?
— Да нет же! Он просто лежит.
— Он рядом?
— Да.
— Включите громкую связь.
— Включила.
— Что предшествовало молчанию?
— Пьянство и наркотики.
— Понятно. Он ест?
— Ночью съел мясо из супа.
— Суп был в холодильнике?
— Как вы догадались?
— Муж стоял у раскрытого холодильника в грязных трусах и выуживал мясо нервными пальцами из кровавой плоти борща?
Мужчина открывает глаза и орёт:
— У меня чистые трусы! Кровавая плоть борща? Вы рехнулись? Это напыщенно, это в лоб, это, блядь, никуда не годится!
Полина приседает возле дивана.
— Милый, ты заговорил?! Тебе лучше?
В айфоне раздаётся деликатное покашливание.
— Не лучше, но чуть менее хуже. Давно вы женаты?
Мужчина бормочет: «Чуть менее хуже, пиздец». Полина ласково смотрит на мужа.
— Полгода. Борис был таким интересным, таким напористым…
Борис фыркает. Полина всхлипывает, подносит ладонь-лодочку к многообещающим губам. Оператор продолжает:
— …а теперь его будто подменили?
— Да! Откуда вы…
— Он скандалил?
— Это было ужасно! У нас отключили интернет, и Борис хотел убивать детей сотрудников Дом.ру. А ещё Путина, собак и соседа с дрелью.
— Смотрел ли он ночами напролёт глупые сериалы?
Борис вздрагивает и садится на диване.
— Они не глупые! Это мы истончились в своих умствованиях! Джойс. Почему Джойс? Скажите на милость, почему Джойс? Или Платонов, вот Платонов…
Полина смотрит на него испуганно-удивлённо.
— Милый, я не понимаю…
«Милый» ведёт себя не мило.
— Люди на лбу себе могут это вырезать. «Я не понимаю!» Я, что ли, понимаю?
В гостиную врывается голос оператора:
— Борис, успокойтесь. К вам уже выехали.
Борис тяжело заваливается набок. Полина взволнованно спрашивает:
— Что с моим мужем? Что с ним?!
— У вашего мужа незаурядный случай Пустоты. Не беспокойтесь. Скорая писательская помощь уже выехала.
Борис снова садится на диване.
— Незаурядный?
— В моей практике таких случаев ещё не было.
Борис недоверчиво смотрит на айфон.
— Может, у вас недолгая практика?
— О, нет. Я работаю шесть лет. Похожий случай наблюдался у Прилепина, но у вас намного острее и как-то иначе.
— Острее, чем у Прилепина?
— Намного. Никакого сравнения.
— И прямо иначе?
— Совершенно точно иначе. Скажите, вы занимаетесь физкультурой?
— Да. Я подтягиваюсь на турнике!
— Это многое объясняет.
— Что, что это объясняет?!
— Толстой подтягивался на турнике.
— Как? Сам?! А я, знаете, ещё и отжимаюсь.
— Достоевский очень любил отжиматься…
— Я и сейчас могу! Мне нетрудно!
Мужчина вскакивает с дивана и принимает упор лёжа.
— Раз-два. Слышите, как я дышу?
— Отлично слышу. Продолжайте в том же духе. Всего доброго.
Полина потрясённо смотрит на мужа, тот отжимается пятьдесят раз и садится на пол. Звонок в дверь. Полина бежит открывать. Лязгает замок. Общий коридор взрывается визгом. Борис вскакивает. В гостиную вваливаются двое мужиков в масках. Один в чёрной, другой в белой. Белая маска держит за волосы Полину. Она в ужасе, её большие глаза стремятся завоевать лоб. Стремятся завоевать лоб… Глаза. Ерунда или что-то есть? Чёрная маска бросается на Бориса, но спотыкается о ковролин и падает. Борис больно пинает подонка в живот и неотвратимо идёт на Белую маску. С его губ слетают слова:
— Тигр, тигр, жгучий страх…
Белая маска торопливо пятится, толкает Полину на Бориса и убегает. Следом убегает Чёрная маска. Борис обнимает Полину. Она дрожит в его ладонях, как пойманная птица. Или не птица? Как-то банально. Или сойдёт? Дрожит. Что может дрожать? Листок? Какой ещё листок? Будильник? Будильник трясётся, не выдумывай. Дрожь. Дрожь небесных арф. Ой, блядь, всё! А если так? Надо подумать.
